Пол Андерсон - Звездный лис
— Я удивлен. Не забудьте, что самые жестокие человеческие войны в истории последовали после открытия Америки и вторично после заселения планет Солнечной системы.
— Но теперь будет не так. Человечество, я уверен, устало от войн. Оно нуждается в чем-то новом, более значительном.
— Оно нуждается в Боге, — с пуританской страстью сказал Торнтон. — Последние два столетия показали, что Бог наказывает забывших его людей. Они не спасутся, улетев к звездам.
Лоренцен покраснел.
— Не понимаю, почему вы всегда смущаетесь, когда я говорю о религии, — сказал Торнтон. — Я хотел бы обсудить ее на разумной основе, как остальные предметы.
— Мы никогда не придем к соглашению, — ответил Лоренцен.
— Напрасная трата времени.
— Бы хотите сказать, что не будете слушать? Что ж, — пожал плечами Торнтон, — я не особенно верю в колонизацию, но любопытно было бы посмотреть, что же из этого выйдет.
— Мне кажется… Я думаю, что бы ни случилось, ваш марсианский дом будет избавлен от последствий, — проговорил Лоренцен.
— Нет, не обязательно. Господь может и нас наказать. Но мы выживем. Мы живучий народ.
Лоренцен вынужден был признать его правоту. Соглашаетесь вы с сектантами или нет, невозможно отрицать, что они боролись за свою мечту как герои. Они колонизовали огромную, пустынную, заброшенную планету и заставили ее расцвести. Их распевающие псалмы батальоны сокрушили империю Монгку и победили Венеру. Верующие, как бы их ни называли — христиане, сионисты, мусульмане или представители любой другой веры, потрясавшей историю, обладали особым ценным качеством. Но разумный человек не мог понять их веры. Если он понимал ее, то уже переставал быть разумным.
Лоренцен посмотрел на мешковатые фигуры рорванцев. Какие мечты скрываются в этих нечеловеческих головах? За что они смогли бы раболепствовать и убивать, обманывать и умирать? За свою планету?
Глава десятая
Мигель Фернандес родился в Латинской Америке, в области, известной под названием Уругвай. Семья его была древней и богатой, он был одним из немногих, кто никогда не голодал. У него были книги, музыка, театры, лошади, лодки. Он играл в поло за свой континент в мировых первенствах и переплыл на яхте Атлантику. Он даже проделал большую стратиграфическую работу на Луне и Венере. Он смеялся со множеством людей, любил множество женщин и ушел к звездам с песней.
Он умер на Троэсе.
Это произошло с жестокой быстротой. Через две недели кончились открытые прерии и начался медленный подъем к голубым очертаниям гор, возвышавшихся на горизонте. Это была земля высоких грубых трав, больших групп деревьев, холодных рек с быстрым течением. Здесь всегда дул ветер, а неба не было видно из-за множества летающих животных. Продвижение вперед замедлилось, так как рорванцы кружили, отыскивая пологие склоны, но тем не менее в день проходили около тридцати километров. Эвери сказал, что спрашивал, сколько им еще придется идти, но не понял ответа.
Отряд растянулся цепочкой среди разбросанных валунов. Все вокруг было полно жизни: тетраптеры размахивали всеми четырьмя крыльями, маленькие зверьки убегали в испуге. Останавливались и смотрели на путешественников немигающими глазами рогатые рептилии. Лоренцен шел впереди рядом с Аласву, пытаясь пополнить свой рорванский словарь, указывая на разные предметы и прося назвать их. Он увидел на склоне маленькое разноцветное животное, что-то вроде ящерицы, и указал на него.
— Веланзу, — сказал рорванец. Благодаря практике Лоренцен научился различать некоторые фонемы. Раньше все они звучали для него одинаково.
— Нет, — астроному казалось странным, что Эвери все еще не знает слов «да» и «нет». Быть может, язык рорванцев не обозначал эти понятия. Однако «нет» он сказал по-английски.
— Я знаю это слово, оно обозначает «камень». А я имею в виду эту ящерицу. — Лоренцен подошел к животному поближе и снова указал на него. Двойное солнце отражалось на переливчатой шкуре.
Аласву заколебался.
— Шинарран, — сказал он наконец, вглядевшись получше. Лоренцен занес это слово в блокнот и пошел дальше.
И тут же услышал крик Фернандеса.
Лоренцен обернулся. Геолог упал, ящерица вцепилась ему в ногу.
— Что за черт?!
Лоренцен бросился обратно, вскарабкался на скалу и успел увидеть, как Торнтон схватил ящерицу за горло, бросил на землю и раздавил голову сапогом.
Все столпились вокруг Фернандеса. Он смотрел на них полными боли глазами.
— Холодно, — проговорил он по-испански.
Торнтон разрезал штанину. Все увидели укус и пурпурный цвет вокруг него.
— Яд! Быстро аптечку первой помощи! — выкрикнул марсианин.
— Вот. — Эвери мягко отстранил Торнтона и склонился над Фернандесом. Как психолог он был знаком с медициной. Его нож сверкнул, разрезав тело.
Фернандес дышал с трудом:
— Не могу… дышать… Матерь божья… Я не могу дышать…
Эвери склонился к ране, но тут же выпрямился.
— Нет смысла высасывать, яд уже добрался до груди, — голос его был тусклым.
Рорванцы беспомощно толпились вокруг, глядя так, будто хотели что-нибудь сделать, но не знали что. Глаза Фернандеса закатились, он перестал дышать.
— Ему парализовало органы дыхания. Надо сделать искусственное. — Гуммус-луджиль взял руки уругвайца в свои огромные лапы.
— Бесполезно, — Эвери пытался нащупать его пульс. — Сердце остановилось.
Лоренцен стоял очень тихо. Никогда раньше он не видел умирающих. Б этой картине не было ничего величественного. Фернандес лежал, нелепо свернувшись. Лицо его посинело, маленькая струйка слюны все еще текла из уголка рта. Ветер прорвался между людьми и взъерошил ему волосы. Смерть — непривлекательное зрелище.
— Вызываю лагерь, — Гуммус-луджиль схватился за рацию. — Ради бога, вызываю лагерь. У них есть средства оживления.
— Только не от этого яда, — сказал Эвери. — Он пахнет как синильная кислота. А быстрота действия!.. Боже, он уже во всей крови!
Они долго стояли молча.
Гуммус-луджиль вызвал Гамильтона и доложил о случившемся. Капитан застонал.
— Бедный маленький чертенок! Нет, бесполезно везти его в лагерь.
Ответ капитана пришел по радио в виде точек и тире. Рорванцы смотрели. Выражение их лиц было непонятно. Может, они считают это каким-то ритуалом — люди разговаривают со своим богом.
— Спросите, что нам делать, — сказал Эвери. — Скажите, что рорванцы собираются продолжать путь, и я хочу идти вместе с ними.
