Роман Никитин - Пусть люди вымрут!
− Говори, чего ты хочешь! Хочешь ты, а не твое тело. Оно мертво. Оно не воскреснет! Его больше нет!!! Чего хочешь именно ты?
− Я хочу быть с ним! − выкрикнула Гиза.
− Нет!
Демоница размашисто отвесила арабеске оплеуху. Да такую увесистую, что голова девушки дернулась, а уголок рта украсила новая струйка крови.
− Чего ты хочешь?!
− Жить!
− Нет!!
На этот раз субтильная темнокожая фигура просто и честно влепила своей собеседнице кулак точно в нос. Гиза упала на спину, не веря в предательство когда-то безотказного тела. От таких прямолинейных атак ее, ученицу хашшишинов, обучали уклоняться еще в детском возрасте.
− В тебе по-прежнему говорит твое тело, − совершенно спокойно заметила демоница снова из-за спины арабески.
Девушка, не вставая, подняла голову и уставилась на Миландру-вверх-ногами. Та продолжила:
− Оно предает тебя в твоих словах так же, как только что предало в действиях. Вот ведь как получается: тело мертво, но по-прежнему диктует владельцу, что нужно делать и чего хотеть. Не странно ли, как ты думаешь?
Миландра картинно потерла кулак, словно он болел после удара.
− Мы вернемся к этому разговору, когда ты сможешь ответить, что забыла в мире живых, − печально добавила хранительница. Отвернулась от утирающей кровавые сопли арабески и пошла к краю висящей в пустоте каменной громадины.
− Я хочу быть…, − нерешительно начала Гиза, поднимаясь на ноги.
Миландра тут же обернулась.
− Я хочу быть полезной. Флавию, Мариусу, всем людям… и нелюдям, − продолжила арабеска, − всему миру. Всем обитателям. Я хочу, чтобы они жили так, как им предначертано или как они сами хотят. Не поклоняясь тайным силам и не думая ни о каких Маятниках. Рождаясь, живя, любя и умирая в свой срок.
Черная фигура застыла на краю камня, сложив руки на груди. Миландра с интересом слушала арабеску, на лицо демоницы возвращалась слабая улыбка.
− Я уже однажды родилась и однажды умерла, − продолжила Гиза, подходя к черной демонице. − Теперь дай мне, диавол побери, еще время! Чтобы по-настоящему жить и по-настоящему любить! Обещаю, я добьюсь этого! Жить именно в том мире, в котором нет места всем… Всем этим изменениям, или как вы их называете? Обещаю, я буду любить именно того, кто всеми силами пытается сохранить мир, который и должен быть. Именно его, и ни какой другой.
− Почти то, что я и хотела услышать, − кивнула Миландра. − Ты вернешься в свой мир.
− Кем?
− Собой, кем же еще, − удивилась хранительница. − Ты по-прежнему будешь сама собой. Конечно же, не в этом теле. Как мы с тобой уже поняли, оно мертво. Но ведь ты признала, что не тело должно диктовать условие душе, а душа должна повелевать телом, не так ли?
Гиза кивнула.
− Вот и хорошо, — Миландра вернула кивок. — Ах, да, и еще.
Демоница подняла палец вверх.
− Не забудь отблагодарить того, кто пожертвует своей земной юдолью ради тебя, твоего друга, своего отца, своей страны и всего мира. Не забудь. Это условие нашей сделки.
* * *Марика рисовала четвертый час. Уже рассвело, во дворе послышались голоса, потом шум, гам, лязг. Обычное утро обычного дня. Пусть немного в необычной обстановке, но это уже мелочи.
Якасты были сведены к идеалу. Никогда еще молодая ведунья не изображала такого совершенства. Такого манящего, чарующего, прекрасного и… смертоносного совершенства.
Изображенная фигура учитывала всех действующих лиц — от ее самой до самого распоследнего служки с конюшни. И даже тех, кого она никогда не то чтобы в глаза не видела, а даже и не знала об их существовании. Таинственный Вождь, на которого работали романы. По всему выходило, что это та еще фигура, и цели у нее еще те. Но он имел огромное влияние на ситуацию, и это следовало учитывать.
Учитывал круг якастов и умершую девушку-убийцу. Здесь все было туманно: вроде бы, она действительно умерла, и умерла окончательно, но знания ведуньи говорили ей, что эта фигура еще вернется в игру. И это как-то было связано с ней самой, Марикой Кудаевой. Ну и пусть. После совершенного ею здесь и сейчас, ничего важного для упомянутой Марики в этом мире уже не останется.
Только теперь, поняв, что и, главное, зачем делает Мусанбек, стала очевидна вся степень ошибки. Ее, Марики, ошибки в былых мыслях. Она-то, дура, полагала, что татарин выполняет секретную миссию по мотивам вырванных палачами признаний ее отца!
А все оказалось куда проще и банальнее. Татарский ублюдок просто хотел власти. Власти для себя и только для себя. Все эти тайные поставки оружия, все эти безумные траты золотом и мехами — все только в обмен на могущество и мнимое бессмертие. Мнимое, потому что душа уже давно сдохла и сгнила, рассыпавшись трухой.
Незачем трупу бессмертие. Доказательство тому — истеричка Владлена, вполне живая внешне, но абсолютно мертвая внутри. Но тут вообще все просто: она уничтожает свой мир просто из личной мести. Личной — и точка. Хотя вроде как из мести за родного ей человека, если вообще можно называть человеком чудовище-отцеубийцу. Но на самом деле у нее не во что и не в кого верить. Нет того, ради кого нужно жить. Причины неважны, главное — следствие. Вот и бесится, вот и мстит всем подряд как может, а может сильно. Убедила себя, что радеет за народ и мстит за предка. А народу до нее и дела нет, не говоря уж о давно усопшем родиче.
Марика в очередной раз промокнула нос. Проклятое кровотечение не желало успокаиваться. Сначала оно лишь подстегнуло ее видение, подсказало правильный путь к познанию. Но теперь, когда нарисованный якаст пылал на песке всем своим неотразимым совершенством, лишние капельки ни к чему. Их и так целое озерцо в центре.
Если бы мыслей молодой русской ведуньи сейчас коснулся Флавий, он бы признал себя полным ослом и навечно сослал бы сам себя в самую отдаленную провинцию − командовать мизерным гарнизоном в никому не интересном городке, в котором никогда ничего не случается.
Все попытки логического мышления, все побрякивание оружием, вся мощь измененного тела и вся помощь сподвижников летели псу под хвост. Тайну трансильванского мятежа с легкостью разгадала юная дева из дикой восточной страны. И нужно-то ей было для этого всего одно — любовь к миру. Ко всему миру, а не отдельно взятым лицам. Не к себе, не к любимому мужчине, которого у нее до сих пор не было, и теперь уже никогда не появится. И даже не к отцу, с ареста которого и началась вся история.
Просто нужно было любить сущее и все живое в нем. Искренне, с верой в себя и богов, с огнем в сердце и холодом в разуме. Любить, при необходимости убивая. Любить, при необходимости жертвуя.
