Коллектив авторов - Апокалипсис отменяется (сборник)
– С вами все в порядке, Алексей? – осведомился металлический паук голосом Карилада.
Вместо ответа спросил невпопад, указывая на отражение в воде:
– Карилад, не знаешь ли ты, когда меня поместили в Криобак, я выглядел примерно так же? Ну, возраст, внешние приметы. Или, может, при восстановлении тела микроботы подправили какие-то нюансы?
– Насколько мне известно, внешность максимально близка к вашему тогдашнему облику… Но вам точно не нужна помощь? Все хорошо?
Растерянно кивнул, задумчивый взгляд вновь обратился к воде, но там уже пусто: я отстранился, и отражение как утонуло. Но в памяти всплывает давнишний разговор, увиденное натолкнуло на странную мысль. Вихрь сомнений обретает плотность, форму, складывается в вопрос, а тот уже крутится на языке.
– Я тут подумал… Скажи, Карилад. Ведь если существует несколько копий одного тела, одного мозга… то есть как бы в заархивированном виде несколько идентичных личностей одного человека, и абсолютно без разницы, какую из них размораживать, восстанавливать, в общем – возрождать, то они в равной степени являются… хмм… – Я запнулся, правая ладонь сомкнулась в кулак, я закусил губу, подбирая слова: – Являются, скажем, продолжениями той, умершей личности?
Я отыскал взглядом стального паука. Тот застыл памятником, словно горделивый самодержец, поблескивают под бликами листвы хромированные конечности.
– Термин «продолжение», само собой, очень нестрогий, – протянул Карилад и смолк в задумчивости.
Губы внезапно пересохли, я провел языком по шершавой поверхности. Не помогло: во рту от волнения тоже полуденная Сахара. В паре метров плеск воды и веселые брызги, напейся – не хочу, но странное напряжение не дает сдвинуться с места. Когда же там ответит тупая железяка!
– Но если вы говорите о некой преемственности, непрерывности существования, – закончил наконец Карилад, – то логически все верно. Одна копия ничуть не хуже другой. Они идентичны. В тех пределах, какие допускает точность молекулярной сборки, само собой, ну и сами повреждения, полученные при витрификации.
Сердце затрепыхалось, как пронзенная острогой рыбина.
– Тогда, – заговорил я быстро, – смотри, Карилад. Ведь если прямо сейчас создать копию меня нынешнего, синхронизировать с процессами в организме «оригинала» и «оживить» – она, по той же логике, будет ничем не хуже меня? Она идентична и потому является «мной» с тем же правом, что и те копии в криобаках в случае их разморозки. С тем же правом, что и я сам. Так?
– Пожалуй, вы правы, – ответил Карилад.
– Но ведь, – повысил я голос, – не могу же я ощущать себя в двух телах одновременно! С позиции моих ощущений, моего мышления и сознания, я останусь в этом теле, а ту копию хоть и перепутаю с зеркальным отражением, но «мной» она не станет!
Я умолк, отвел взгляд, собираясь с мыслями для последних, самых важных слов.
– Но отсюда следует, – подытожил, чувствуя, как успокаивается пульс, зато сердце наливается свинцовой тяжестью и тревогой, – что и я сам – не тот Алексей Сергеев, что десятки лет назад умер и попал в криобак при обстоятельствах, которые я даже не помню как следует! Он умер и перестал мыслить и ощущать, его личность погибла. Я же – не более чем копия, пусть и восстановленная из материала, который когда-то составлял тело умершего. Все, что дожило до наших времен, – информация, и то воспроизведенная неточно, с ошибками. Это верно?
– Да, пожалуй, это верно. И в некоторой степени даже очевидно. Должен признаться, меня удивляет эмоциональность вашей реакции на эту истину. Хотя в вашем состоянии… Но логическое мышление вам не отказало. Два идентичных организма – это все равно различные физические и биохимические процессы. Они ощущают разное, мыслят по-разному и в конечном счете формируют различные, физически не связанные личности. Если, конечно, мы не приравниваем понятие личности всей возможной информации, какую только можно раздобыть о данном человеке: его физиологии, работе нейронной сети мозга, фактам биографии и тому подобному. Впрочем, нас бы не спасло и это, ведь информация, пережившая крионирование, и впрямь неполна: неизбежные клеточные повреждения при заморозке, пусть и минимизированные, статистические ошибки молекулярного восстановления, о которых уже говорил… К тому же, если углубляться в тонкую философию, приравнивание человека к информации было бы уходом от материалистического мировоззрения. Ведь информация – лишь физическая величина, идеальная субстанция, а человек, в нашем понимании, – все-таки материальный объект, физический процесс… Но в общем и целом можно констатировать, что вы не тот Алексей Сергеев, тело которого некогда поступило на хранение в наш Криобанк. Впрочем, спешу уверить, что сей факт ничуть не меняет характер обязательств, которые наша организация имеет перед вами, Алексей Сергеевич.
Холод расползается по телу, разливается в груди. Вновь то знакомое чувство, будто кристаллизуюсь в ледяную глыбу. Медленно поднял глаза на Карилада, его механический аватар недвижим, только вспыхнул ровным желтым светом какой-то индикатор на блестящем стальном брюшке «паука».
– Спасибо, Карилад. Мне очень помогла твоя информация. Но… мне надо многое обдумать.
Крохотный огонек светильника, искорка в сгущающейся тьме. Холод вокруг, будто напирающая громада, стискивает, сжимает со всех сторон. Погаснет пламя, а потом ледяные зубы раздавят, сомнут, разорвут грудную клетку и пронзят внутренности…
В окне насмешливые злые звезды – мерзлые кристаллики в далеких небесах.
Пальцы стиснули распятие – шершавую деревяшку. Но от незамысловатой фигурки расходится тепло, будто от последнего светоча в замерзающей Вселенной. И надежда… нет, уверенность шевельнулась в душе: Спасение рядом!
Именем Господа…
Глухо бухнуло за спиной, дощатая дверь содрогнулась.
– Именем императора! – злобно взревело за порогом. – Открыва-ать!
Взгляд метнулся по комнате, но кругом лишь голые стены да хлипкая кушетка напротив окна. В пустой проем со свистом задувает сквозняк, с улицы тянет запахом нечистот.
Новый стук, громкий треск, дверь подпрыгнула на взвизгнувших петлях. Я метнулся испуганно, обернулся, спина ткнулась в холодный кирпич стены. Жалобный звон – задел ногой лампу, та откатилась. Огонек потанцевал беспомощно, но хищная темнота тотчас сожрала его. Затравленно озираюсь, а из углов ползет непроглядный мрак, в ушах будто бы чей-то злорадный смех.
Стиснул зубы до скрипа, зажмурился крепко. Так, не бояться, нет! Не убоюсь… долиною смертной тени… что там, как дальше? Вслед за случайным отрывком пришли на ум другие слова, губы задвигались: сначала бесшумно, потом зашелестел шепот молитвы.
