Люциус Шепард - Жизнь во время войны
Что-то в горячности Корасон казалось Минголле фальшью. Словно она разыгрывала перед ним спектакль, изо всех сил стараясь убедить, что она тоже человек с чистой душой. И может, оттого Минголле и не понравился с самого начала этот город. Опасность была не физической – просто он мог купиться на то, что хотел ему всучить Исагирре.
– Ты ведь из Нью-Йорка? – спросил он священника.
Священник на секунду застыл, затем кивнул:
– Из Бруклина.
– А я с Лонг-Айленда.
– Я мало что помню, – рассеянно сказал священник. – Столько всего произошло.
– Да? Например? Что же происходит сейчас?
...Дэвид...
...все нормально... скоро выйду...
Священник тяжело вздохнул.
– Может, она и права. – Он кивнул на Кора-сон. – Может, я всего лишь оправдываю нарушение целибата. Священники не раз страдали от подобных иллюзий.
– Иллюзий... хуйня! – снова влезла Кора-сон. – Какие иллюзии, вам только пипки подавай!
– Но даже иллюзии, – продолжал священник,– здесь реальны. Это место... – Подняв голову к куполу, он проводил взглядом ласточку. – Фундамент храма высечен из громадного камня, который, по словам индейцев, обладает магическими свойствами. Наверное, так и есть. С первой минуты я почувствовал в этих камнях жизнь. Они ее притягивают. Как ласточек. Поколение за поколением птицы не покидают этих стен.
– Таких церквей полно, – сказала Корасон.
– Верно, но ласточки... – Священник взмахнул рукой. – Вы не поверите.
– Тебе только и верить. – Корасон хмыкнула.
– Заткнись! – приказал Минголла.
– Какого хрена! Ты не знаешь этих ублюдков!
Она собиралась сказать еще что-то, но Минголла оборвал ее и велел священнику продолжать.
– Ты когда-нибудь видел здешние фрески? – спросил тот. – В барах, в вестибюлях отелей? Океанские корабли, вулканы, гоночные машины, Иисус – все на одной картине. Это кажется бессмыслицей, нагромождением случайностей. Но чем дальше, тем больше я убеждаюсь, что именно так проявляется синкретический процесс, которым охвачена вся эта земля. Вы видите его – этот процесс, он являет себя во всех сторонах жизни, но я уверен, он лишь отражение чего-то гораздо более важного, однако связанного.
– Чего же?
– Бога... или, по крайней мере, божественной идеи.– Священник поднял руку, словно для того, чтобы предупредить насмешки. – Я знаю, знаю! Нелепо, безумно. Но мы – я и девочки – день за днем живем в этом процессе, в синкретическом слиянии Христа с индейским духом. – Он торопился договорить, чтобы Корасон не перебила. – Нужно здесь жить, чтобы это понять, чтобы почувствовать всю правду моих теперешних слов. Но вы должны мне поверить! Я не соблазнял этих девочек... по крайней мере, сознательно. Их привела сюда высшая сила, и она же вынудила меня нарушить целибат. Сны, голоса. Знамения. Через нас воплощается новый бог. Языческий, но благой. – Он тронул свое ожерелье и пробормотал что-то на незнакомом Минголле языке, затем указал на девушек. – Спроси их, если хочешь. Они тебе все расскажут.
– Еще бы! – возмутилась Корасон. – Ты же им, сука, мозги промыл!
– А что за новый бог? – спросил Минголла.
– Он еще не вполне ясен, – ответил священник. – Мы дополняем его образ, и когда-нибудь он станет полон. Но...
– Какой образ?
– Сейчас я вам покажу. – Священник поманил их за собой и зашагал по восточному приделу к боковому алтарю. В глубине на пятифутовом постаменте за несколькими рядами мерцающих свечей возвышалась фигура Девы Марии – высотой в два человеческих роста; плотное позолоченное платье переливалось складками, как поток золотой лавы. Корсаж украшали драгоценные камни, а шею – золотой крест. От статуи к стенам тянулась паутина, в волнах исходящего от свечей теплого воздуха слегка подрагивали замысловатые тростниковые подпорки, по выщербленному лбу карабкался жук. Толстый слой розовой краски на лице расползся, а на щеках и шее проступили какие-то символы. К левой руке фигуры был примотан нож, к правой – букетик цветов. В тусклом свете статуя походила на полуразложившегося монстра, и все же в ней чувствовалось какое-то природное великолепие. Минголле вдруг показалось, будто паутина и блики свечей дрожат оттого, что статуя незаметно ото всех дышит.
– Вы видите все, что можно увидеть, – сказал священник. – А теперь уходите... пожалуйста!
– С чего это тебе так не терпится нас спровадить? – спросила Корасон. – Чего прячешь-то?
– Ничего, вообще ничего. Но вы вмешиваетесь в процесс. Нам необходимо уединение, нам нужно думать о Зачатии.
– Ладно, пошли, – сказал Минголла.
– Ты бросишь девчонок? – возмутилась Корасон.
– А что я должен делать?
– Как что – забрать их отсюда! Подальше от этого ебаря!
Оглянувшись, Минголла увидел, что девочки сгрудились у входа в боковой алтарь.
– Вам тут нравится, леди? – спросил он. – А то пошли с нами.
Они молча отпрянули, глаза жесткие, как обсидиан.
– Похоже, им тут неплохо,– сказал Минголла.
– Благодарю вас! – сказал священник.
– Ты сам не понимаешь, что творишь! – Корасон потрясла пальцем перед Минголлиным носом. – Эти ебаные попы – они же психи. Им так приспичило заиметь Бога, что они уже думают, будто сами этот Бог и есть. Как будто все про Бога знают. И лезут человеку в душу. Уж я-то насмотрелась!
– Когда? – спросил Минголла. Корасон глубоко вздохнула.
– Когда я была маленькой, тринадцать лет, наш сучий поп таскал меня к себе домой... чему-то особенному выучить, так он говорил маме. Что-то, говорил, есть во мне сильно духовное. Сперва просто болтал о Таинствах, ну, ты знаешь. Потом решил показать. Таинства! Ага! Через год я знала про все эти Таинства больше, чем замужние тетки.
А ведь звучит убедительно, думал Минголла, и если она говорит правду, то это многое объясняет. И все же что-то не сходилось. Слишком неожиданно Корасон пустилась в откровенности, и слишком хорошо это совпало со все растущим Минголлиным недоверием – может, стоит послушаться предчувствия и избавиться от нее прямо сейчас. Но он сообразил, что тогда придется иметь дело с Тулли, а ему бы этого не хотелось. В конце концов, он может ошибаться, а если даже и нет, то от Корасон не будет большого вреда, нужно только получше за ней следить.
Не обращая больше внимания на ругань и причитания, Минголла подтолкнул Корасон к выходу.
– Идите с Богом, – напутствовал их священник, затем рассмеялся. – Или еще с кем.
