Стивен Холл - Дневники голодной акулы
Через три недели после того, как я вернулся, мне позвонили из Греции. Полиция обнаружила водонепроницаемую камеру Клио и интересовалась, хочу ли я получить ее обратно. Камера прибыла пятью днями позже.
Пакет с надписью «Кодак» и тридцатью шестью фотографиями красочных экзотичных рыб долго лежал здесь, на кухонном столе. Я смотрел, смотрел и смотрел на эти снимки часами и днями, пока не начал видеть их с закрытыми глазами, пока не запомнил каждую рыбку, каждую композицию. Я мог бы рассказать о любой из них — о тех, что были идеально сфокусированы, о тех, что были сняты слишком близко или размыты из-за движения, и о тех, на которых большой палец Клио представал бледно-розовой луной в углу кадра. Я так долго на них смотрел, в иные дни вообще ничем другим не занимался…
Вчера рано утром, когда паутинки были полны росы, я поехал в город, к строительной площадке, где возводят то ли центр развлечений, то ли кинотеатр, вынул все снимки и негативы с этими рыбами из пакета и один за другим побросал в глубокую темную шахту, уходившую глубоко под землю. Потом вернулся сюда и начал упаковываться, все чистить и прибирать.
Я избавился от всех твоих вещей. Раздал их, отослал. Мне казалось, что так будет правильно. Я поступил так, потому что думал, что не смогу больше сдерживать наступающий мир.
Но я зашел слишком далеко.
Сейчас, сидя здесь, в этом пустом доме, я понимаю, что не должен был выбрасывать твои подводные снимки. Вчера мне казалось, что эти тридцать шесть фотографий и были тем, что с тобой случилось. Я ненавидел их и порой расшвыривал по всей комнате. Я не мог больше мириться с тем, чтобы они оставались на кухонном столе, в этом доме и даже в этом мире. Но теперь, когда их нет, я в состоянии думать лишь о том, как ты хотела эту подводную камеру, как тебе не терпелось увидеть все эти снимки, увидеть, получились ли они. Все, о чем я думаю, — это то, как я смеюсь, а ты плещешься в прибое на Наксосе, выглядывая очередную яркую, или большую, или не очень быструю рыбу и бросаясь за ней в волны. Думаю о том, как счастливы мы были там, в том местечке, в нашей палатке и на пляже. Это разбивает мне сердце, и я хочу вернуть эти фотографии. Я так хочу их вернуть. Не могу поверить, что я сделал такое.
На прошлой неделе я отправил нашему домовладельцу уведомление, что собираюсь уехать отсюда на какое-то время. Никому не сказал о своем отъезде, даже отцу. Не знаю, правильно это или нет, но правда состоит в том, что я больше никого не могу видеть, я больше не могу видеть самого себя.
Мне не хватает тебя, Клио.
Прости меня, прости.
34 Последний рубеж
Качаясь и оскальзываясь, я с трудом поднялся на ноги. Проковыляв по мокрой покатой палубе с ноутбуком Никто под мышкой к борту, я крикнул:
— Скаут!
Куда бы я ни посмотрел, океан выглядел совершенно плоским.
— Скаут! Доктор Фидорус!
Ничего.
— Господи, — донесся до меня собственный голос. — Скаут! — А потом, упершись спиной в наклонную стену каюты, я тихо произнес сквозь слезы: — Клио…
Только поскрипывания провисшего такелажа, и все.
Подкрадывающееся спокойное море, заливающее палубу мелкими всплесками.
Море, нежно втягивающее в себя лодку, словно соленая вода впитывала в себя деревянный остов «Орфея». Мы уходим под воду и растворяемся в глубине.
Вот как это кончается.
— Мяу! М-яяяяу!
Иэн смотрел на меня из угла перекошенного люка рубки. Я огляделся и увидел надувную игрушечную шлюпку. Она уже почти соскользнула с борта среди начинающего тонуть корабельного хлама.
Утерев влажные глаза, я вскарабкался вверх и сунул ноутбук за стенку рубки. Из-за того, что «Орфей» кренился на правый борт, левая сторона рубки почти горизонтально нависала над водой и могла еще некоторое время оставаться сухой.
— Мяу!
— Знаю-знаю, — сказал я, пробираясь обратно вниз, к нему. — Вот и я.
Я взял Иэна на руки, прижал его к себе и склонил голову, вдыхая запах его пыльной меховой шубки.
— Я с тобой.
Крепко держа кота у себя на груди, я отчасти сошел, отчасти соскользнул к нижнему краю палубы, где опустил его в маленькую лодку.
— Сиди здесь, — сказал я, чувствуя, как по лицу моему стекают слезы, соленые на солнце. — Если можешь хоть раз меня послушаться, один-единственный раз, то, пожалуйста, сиди здесь.
Иэн глядел на меня и дрожал. Крупная морда кота выражала мольбу снова взять его на руки, но он не шелохнулся.
— Молодец, — сказал я, начиная отдаляться. — Сиди, просто сиди там, и все.
Я карабкался обратно по влажной наклонной палубе, и мои ботинки все время пищали и скользили по пропитанной водой деревянной обшивке. Добравшись до каюты, протащился через наклонную дверь и вниз по ступенькам. Обратно я вышел с пластиковым пакетом, в котором лежали тетради с «Фрагментом о лампе» Эрика Первого. Снова соскользнув к ватерлинии, я сунул их в маленькую лодку рядом с котом.
— Мяу.
Иэн приплясывал, умоляя забрать его из шлюпки.
Я погладил его по голове, и он с силой вдавился носом в мою ладонь.
— Понимаю, понимаю тебя, но ты должен оставаться здесь. Мне очень жаль, но так надо. Ты же не умеешь плавать.
«Орфей» застонал, повернулся сразу на несколько градусов, и Иэн в своей маленькой лодке начал подниматься на воде над тонущей палубой. Кот не сводил с меня глаз, охваченный ужасом, меж тем как надувная шлюпка все дальше удалялась от «Орфея».
— Удачи, — прошептал я и начал осторожно отодвигаться.
* * *— Ну, давай, покажись! — кричал я в море дрожащим и срывающимся от слез голосом. — Давай, где ты там? Где ты, убийца, потому что я — вон он, прямо здесь! Я здесь! — Я с содроганиями втягивал в грудь воздух. — И мне некуда больше бежать.
«Орфей» теперь низко осел в океан, и вода взбиралась по палубе все выше. Я вскарабкался к стенке рубки, дотянулся, вытягиваясь всем телом, до лееров левого борта, высоко задранного в воздух, и посмотрел через него, но там ничего не было, никаких признаков людовициана, только мили водной пустынной глади и остров в отдалении.
— Давай же, я знаю, что ты там! — крикнул я. — Ты ведь всегда там, да? Чего ты ждешь?
Я пробрался вдоль борта к ноутбуку Никто и вместе с ним по наклонной стене рубки вскарабкался на навесную палубу. Перебросив ноги через фальшборт, взглянул вниз, на поднимавшуюся мне навстречу воду.
Море приближалось все быстрее и быстрее, лодка скрипела не переставая, а некогда вертикальный фальшборт верхней палубы теперь стал чем-то вроде уступа, на краю которого я и сидел, свесив вниз ноги.
