Джон Кроули - Большой, маленький
«Потом я испугалась, — продолжала Софи. — Я заполнила этот большой, мрачный конверт несчастливым временем и не знала, как достать из конверта то время, которое мне было нужно и не выпустить оттуда все унылое и неприятное. Мне показалось, что я с самого начала сделала какую-ту ошибку. Хотя…»
Алис посмотрела с балкона вниз на дорогу вдоль которой росла колючая сорная трава. Она перевела взгляд в конце аллеи, где находились ворота, украшенные каменными тумбами, увенчанными серыми шарами с оранжевыми рябинками. Пока она смотрела, путешественник нерешительно повернул к воротам.
Ее сердце замерло. Весь день она ощущала умиротворенное спокойствие, так как она решила, что он не придет, во всяком случае, сердце подсказывало ей, что он не придет сегодня и поэтому не стоит волноваться в ожидании. Но теперь ее сердце пропустило один удар и ее охватило странное удивление.
«Потом все перемешалось. Мне показалось, что я не могу достать время из конверта, что оно вытекает оттуда само собой, а самое неприятное и ужасное остается…»
Сердце Алис учащенно билось, она ничего не могла сказать. А там внизу у Смоки медленно, с благоговейным страхом подошел ближе; когда она поняла, что он видит ее, она развязала поясок коричневого халата и он соскользнул с ее плеч. У нее было такое чувство, что ее касаются то теплыми, то холодными руками — тень листвы давала ощущение прохлады, а солнечные лучи горячили кожу.
ЗАБЛУДИЛАСЬ
Его ноги горели от долгого путешествия пешком. Голова гудела, а правую ногу пронизывала резкая боль. Но он стоял перед воротами Эджвуда — в этом не было сомнений. Как только он свернул к громадному дому с множеством выступов и углов, ему больше не потребовалось спрашивать дорогу — он прибыл на место. А как только он подошел поближе к дому, Дэйли Алис показалась ему. Он стоял, пристально глядя на нее, дорожный мешок волочился по земле. Он не ответил на оклик пожилой женщины, стоящей на веранде — он не мог отвести от нее взгляда.
— Прелестна, не правда ли? — сказала женщина.
Он покраснел. Женщина сидела, держась очень прямо, в кресле и улыбалась ему; перед ней был маленький столик с зеркальной поверхностью.
— Я говорю, прелестно, — повторила она немного громче.
— Да.
— Да… так грациозна. Я рада, что это — первое, что вы увидели, свернув в аллею. Оконные переплеты, правда, новые, но балкон и каменная кладка прежние. Не поднимитесь ли на веранду? Так трудно разговаривать.
Он снова бросил быстрый взгляд на балкон, но Алис уже исчезла и перед ним была только причудливая кровля, освещенная солнечными лучами. Он поднялся на веранду.
— Я Смоки Барнейбл.
— Да, а я Нора Клауд. Садитесь пожалуйста.
Она ловко собрала разложенные перед ней карты и убрала их в вельветовую сумочку, которую аккуратно уложила в коробочку для рукоделия.
— Это вы, — начал Смоки, садясь в слабо скрипнувшее кресло, — поставили мне условия моего прибытия сюда?
— О, нет, — ответила женщина. — Я сама только узнала об этом.
— Это что, испытание?
— Возможно. Я не знаю.
Казалось, она была удивлена этим намеком. Из нагрудного кармана, где был приколот носовой платок, она достала коричневую сигарету и закурила, чиркнув спичкой по подошве. На ней было легкое платье из набивной ткани; Смоки подумал, что ему никогда раньше не приходилось видеть такого яркого бирюзового цвета и такого причудливого переплетения листьев, цветов и тоненьких веточек.
На некоторое время воцарилось молчание: тетушка Клауд молчала, спокойно улыбаясь, Смоки застыл в ожидании; он недоумевал, почему его не пригласили войти и не представили; он стеснялся капелек пота, стекающих по его шее под воротом рубашки. Он вспомнил, что день был воскресным и, прочистив горло, спросил:
— Доктор и миссис Дринквотер, наверное в церкви?
— Скорее всего, да. — Она как-то странно реагировала на все, что он говорил, как будто она никогда раньше не имела представления ни о чем.
— А вы религиозны? — спросила тетушка Клауд.
Он боялся этого вопроса.
— Ну… — начал он.
— Женщины более склонны к этому, не правда ли?
— Наверное. Когда я рос, мы как-то не очень придавали этому значение.
— Моя мать и я более набожны, чем мой отец и братья, хотя, наверное, они страдают от этого больше нас.
Он не знал, что на это ответить и не мог предположить, будет ли она подробно расспрашивать его или ограничится коротким знакомством.
— У моего племянника, доктора Дринквотера, есть животные, которым он уделяет очень много внимания. Он проводит с ними очень много времени. Остальное его не касается.
— Он пантеист?
— О, нет. Он не так глуп. Он просто не обращает ни на что внимания, — она помахала сигаретой в воздухе. — Кто там?
К воротам на велосипеде подъехала женщина в большой разрисованной шляпе. На ней были джинсы и блуза, расцветкой напоминающая платье тетушки Клауд, только более спокойных оттенков. Она неловко слезла с велосипеда и сняла с багажника плетеную корзинку. Когда она сняла с головы шляпу и забросила ее за спину, Смоки узнал миссис Дринквотер. Она подошла и тяжело опустилась на ступеньки.
— Клауд, — сказала она, — это был последний раз, когда я советовалась с вами относительно сбора ягод.
— Мистер Барнейбл и я, — невозмутимо ответила Клауд, — говорили о религии.
— Клауд, — мрачно сказала миссис Дринквотер, потирая лодыжку ноги, обутой в старые тапочки с прорвавшимся пальцем. — Клауд, я заблудилась.
— Но твоя корзинка полна ягод.
— Я сбилась с пути. А корзинку, черт ее побери, я набрала в течение первых десяти минут.
— Ну, в конце концов, ты же здесь.
— Но ты не сказала, что я могу заблудиться.
— А ты меня и не спрашивала.
Обе замолчали. Клауд курила. Миссис Дринквотер задумчиво потирала лодыжки. Смоки, с которым миссис Дринквотер не только не поздоровалась, но даже не заметила его присутствия, удивился, почему Клауд так ответила.
— Что касается религии, — заметила миссис Дринквотер, — спроси Оберона.
— Посмотрим. Он неверующий человек, — и обращаясь к Смоки, Клауд добавила, — это мой старший брат.
— Он все о чем-то думает, — сказала миссис Дринквотер.
— Да, — задумчиво повторила Клауд, — да. А впрочем, вы сами увидите.
— А вы верите в бога? — спросила Смоки миссис Дринквотер.
— Нет, — ответила за него Клауд.
— В детстве я не уделял много времени религии, — сказал Смоки и усмехнулся. — Думаю, что я политеист.
