Тихон Непомнящий - Казуаль
- Если накопят нужные знания и если напрягут свое желание познать то, что за пределами картины... Это творческая энергия, которую пока не измерить, ни вообще исследовать никому не удалось... Что и как творилось, на какой энергии, напряжении работал Микеланджело или Лев Толстой... академик Королев и Курчатов... или сегодняшние творцы. Здесь нужно соединение медицины, психологии, физики, химии, всех наук.
- Ну зачем это вам, дорогой мой друг, архитектор-реставратор? Что это дает вам конкретно? - вопрошал Мавродин.
- Если мы будем знать - можно будет управлять творческим процессом...
- Все логично, но неубедительно, - как можно спокойнее заключил Леонид Христофорович, желая прекратить беседу.
- Убедят вас, может быть, проекты, которые я скоро закончу? - с упрямством спросил Вадим Сергеевич.
- А как я обсчитаю их инженерную сторону? На основе чего?.. - Мавродин бросил тяжелую гирю на чашу весов спора.
- Масштаба... На основе масштаба и соотнесенности частей здания. Ведь, помнится, вы сами, Леонид, предложили этот метод, когда не хватало документации! - с ехидством напомнил Авилов. - А? Или я и это путаю?
- Вам помочь приготовить рыбу? - Мавродин думал, что нашел выход из спора. - Как говорят французы, нужно, кажется, жарить другую рыбу. - И рассмеялся.
- А, бог с ней, с рыбой! - Авилов махнул рукой, видимо, не все, что накопилось в его душе, что разбудоражило появление казуали, он высказал, запал поиска истины в нем не иссяк, и нужен был оппонент.
- Ну, идемте на кухню, - предложил Мавродин. - По-моему, на сегодня хватит. - И он первым направился к двери. Авилов шел за ним, продолжая уже не спор, а размышления вслух:
- Пока легче всего будет Измерить силу творческой энергии, затраченной на создание музыкальных произведений... и, наверное, скульптуры... Это осязаемое. А вот с рисунком, живописью дело сложнее.
На кухне Мавродин надел передник, закатал рукава: ему все-таки пришлось отвечать Вадиму Сергеевичу:
- А мне кажется, вы вторгаетесь в область, в которой очень мало осведомлены... отвлекаетесь от того дела, в котором стали истинным мастером, маэстро...
- Злополучная находка помогает постигнуть то, что предстоит сделать... И я подумал, что это поможет и другим, - рассуждал Авилов.
- Не знаю... Слишком это все... недоказуемо и эфемерно...
Авилов с завидной сноровкой потрошил и чистил рыбу. При этом он говорил Вадиму Сергеевичу, что, будь казуаль реальностью, ну, таким понятным прибором, как ЭВМ, к примеру, казуаль наибольшую помощь принесла бы криминалистам в распутывании загадочных клубков преступлений... И тогда пришлось бы наладить массовое производство подобных штучек. Но чудеса не идут в массовое производство! Мавродин хотел иронией погасить непривычно разыгравшееся воображение друга. Однако Авилова сегодня было трудно остановить; даже подавая по просьбе Леонида Христофоровича специи для ухи, Вадим Сергеевич излагал все новые и новые гипотезы, предположения; и было неясно - импровизация ли это или мысли, которые родились давно, но лишь сейчас настал черед их высказать.
- Вдумайтесь, Леонид! В каком месиве волн мы живем! Гуще, чем вода. Тысячи радиоволн идут на нас со всех концов света, мы их месим ногами, бьем машинами. И не замечаем. Только когда включаем радиоприемник и крутим ручку - диву даешься, сколько разных речей и потрясающей музыки! Мы ходим, топчем десятки тысяч прекраснейших картин, передаваемых телевидением, и это все движется в воздухе, которым мы дышим. Вот сейчас, вы думаете, мы на кухне вдвоем? Дудки! - И Авилов включил "Спидолу" и стал вращать ручку, переключались голоса, мелодии. - Вот видите, сколько их! - Затем Авилов, не выключая радиоприемника, включил миниатюрный цветной телевизор, стоявший на холодильнике, и, когда он нагрелся, стал переводить ручку программ: на телеэкране была африканская пустыня, повернул ручку смены программ - на сцене театра шел какой-то спектакль; по третьей программе передавали учебный курс и в нем кадры, снятые в космосе...
Мавродин оставил свои поварские занятия и слушал и смотрел с удивлением - эти мысли были так похожи на его! Простые и все же необъяснимые. Удивление перед техникой инопланетян - да, это есть, это создали люди, и это непостижимо! Значит, когда-либо будет создано и то, во что сегодня трудно поверить.
- Вы гений, Вадим! Это очень точное определение.
Разговор велся Вадимом Сергеевичем явно не для похвал, восклицание друга он пропустил, не отреагировал, а сам заговорил о давнишней заботе, одной из многих задач, которые они прежде решали вместе:
- Помните оптические искажения на любительских фотографиях? Парные барельефы в Кавалергардском зале, по углам, в самом верху, - напомнил Авилов. Мавродин кивнул. После недавних, последних рассуждений коллеги, он его слушал внимательно. Авилов продолжал: - Мы долго не могли разобрать на фото - Дионис изображен сидящим или летящим на дельфине, а вот теперь... Идемте, посмотрите! - И Вадим Сергеевич направился в кабинет, Мавродин поплелся за ним.
Авилов взял со стола старую фотографию, найденную им еще днем, на ней он проверял возможности казуали. То, что прежде не позволяли рассмотреть оптические ракурсные искажения, теперь с помощью казуали он увидел ясно. А ведь в свое время, когда восстанавливался Кавалергардский зал в Большом дворце, Авилов прибегнул к помощи научных сотрудников, также предполагавших, что скульптор, много работавший над украшением дворцов, не мог не повторить этот мотив. И нашлись подтверждения даже в двух работах, одна из них в Останкинском дворце в Москве... этот, казалось, теперь уже забытый и потому незначительный случай в совместных трудах Авилова и Мавродина, убедил последнего - все же казуаль обладает какими-то неведомыми свойствами, объяснения которым Леонид Христофорович не находил и которые так настойчиво искал Авилов. У него мелькнула мысль - может быть, обратиться к специалистам известного оптико-механического объединения и им показать казуаль, у них искать объяснение, но Мавродин знал, что практики, люди с инженерным трезвым мышлением, высмеют и его, и предположения Вадима Сергеевича. Авилов расстроится и потеряет уверенность.
Уже поздно вечером Мавродин, подавая на кухне уху, признался, хотя он вначале скептически воспринял рассуждения "досточтимого архитектора Авилова" о нюансах творчества, о непознаваемости творческого процесса, объясняемого Авиловым "довольно странными научными потугами", сейчас он и сам задумался о том, какими неведомыми путями, при каких обстоятельствах возникает образ у художника, что служит импульсом-побудителем, как формируется в мыслях образ. И как у зодчего возникает облик здания, какие детали рождаются сразу, а какие он ищет долго, мучительно и мысленно возводит здание и в камне, и в отделке, строит от фундамента до кровли?.. А затем, как реставратор обязан возродить порушенное, но не идти самостоятельно, а повторить, возродить из тлена или пепла? А если повторитель (реставратор) - личность? Какие же психологические перегрузки он испытывает, прежде всего поступаясь знанием новых законов зодчества, реставратор заставляя себя идти дорогой древних? Приходится каждодневно жить в двух временных измерениях - прошлом и сегодняшнем... И не этим ли объясняется все, что сегодня говорил его друг и коллега архитектор-реставратор Авилов?.. И судорожность поисков, и вера в озарение - напряженный труд и эфемерная надежда.