Глеб Голубев - Сын неба
Паренек, в синем халате, с торчащей из кармашка логарифмической линейкой, был, наоборот, очень немногословен.
— Виктор, колоссальный программист, — представил мне его Миша Званцев.
А паренек уже невозмутимо склонился над копией найденного документа, машинально вытаскивая из кармашка свою логарифмическую линейку. Чем она ему тут может помочь?
Что происходило дальше, до сих пор как следует не понимаю и потому вряд ли смогу обстоятельно рассказать. Я вдруг снова почувствовал себя так же глупо, как и в тот момент, когда вытащил странный документ из-под земли. Михаил и Виктор о чем-то деловито рассуждали, но я почти ничего не понимал из их разговора. Алгоритм, статистические свойства текста, кодировка по таблицам случайного набора символов, энтропия, математическое ожидание и дисперсия — нет, они говорили явно на каком-то неведомом мне языке.
В общем, о технологии всей подготовительной работы по расшифровке найденного документа я больше ничего говорить не буду: желающие (и способные в этом разобраться) смогут узнать все подробности из специальной статьи, которую Михаил и Виктор готовят сейчас для сборника, посвященного проблемам кибернетики.
Так они колдовали с цифрами вечерами всю неделю. И Виктор, покачивая головой, несколько раз говорил мне:
— Очень мало текста, боюсь, ничего не выйдет. Повторяемость некоторых букв ничтожна. Если бы вы нам дали побольше текста…
Чудак! Я бы и сам хотел найти новые документы, пусть даже непонятные, на таком же загадочном языке. Но кроме этого клочка папируса, у нас пока ничего не было.
Наконец наступил день, когда по распоряжению шефа, которого я так и не видел и даже имени не узнал, нашей группе № 15, как она, оказывается, официально уже именовалась, должны были по графику дать на тридцать шесть часов вычислительную машину. В зал, где она размещалась, меня не пустили.
— Всё равно ничего не увидишь, а только будешь мешаться под ногами, — строго сказал мне Михаил.
И я на этот раз не осмелился с ним спорить, только заглянул в зал и посмотрел на машину через полуоткрытую дверь. Но не увидел ничего нового, кроме всё тех же пультов с лампочками да загадочных приборов вдоль стен. А потом дверь закрылась, и я отправился домой ждать…
Не знаю, сколько прошло времени до следующего вечера, — вероятно, тридцать шесть не часов, а лет или, может, даже десятилетий. Я услышал Мишкины торопливые шаги и распахнул дверь раньше, чем он успел позвонить. Первым делом впился взглядом в его лицо. Оно было смущенным. Значит, все оказалось липой, очередной трепотнёй?
— Ну?
— Да дай ты мне раздеться! — сказал он, отпихивая меня в сторону и разматывая шарф. — Понимаешь, очень мало текста, Виктор был прав.
— Где она? — заорал я.
С явным смущением, так не похожим на него, Михаил положил передо мной листок, на котором было написано:
«Возьми _____________ по-ахейски «благовон»,
выжми из нее ____ и разбавь ___________ водой из _________
Добавь __________________ два,
____ возьми _____ пива _____ одну,
зарежь ____ нацеди его _______ в ту
и _____ и доверху ______ разбавленным
_______ это размешивай ______________
не __________ пена __________ три
_____________ и ______________
__________ заговор ___________
_________ «Сарон, Калафон _______
______ и _________ залпом ________»
— Вот и всё, по-моему, не слишком густо. Но ничего не поделаешь, текст уж больно коротенький, куцый, — сказал Михаил так, словно был в чём-то виноват. — Тарабарщина. И по-моему, не очень интересная: не то страница из поваренной книги, не то рецепт какого-то яда — не случайно тут упоминается слово «заговор» и чьи-то имена.
— Ничего ты не понимаешь в археологии, — решил я его утешить, хотя и сам был разочарован. — Тебе все кажется, будто для нас важнее всего найти какой-нибудь клад. А порой самые обыкновенные черепки от посуды или вот такая запись могут рассказать куда больше важного и интересного, чем находка красивой вазы или золотого кубка. Материальная культура народных масс далекой древности — вот что нас прежде всего интересует. Как развивались производительные силы общества, что сеяли на полях, выделывали в мастерских, в какие производственные отношения вступали между собой люди в процессе труда?..
— Ну и что же тебе говорит эта куцая расписка, доморощенный Шерлок Холмс?
— Ну, во-первых, я ошибался, принимая это за какую-то хозяйственную опись или реестр. Скорее всего, это рецепт, который жрец почему-то хотел засекретить, скрыть от чужих глаз…
— А может, все-таки сообщение о заговоре?
Ему явно хотелось идти по стопам героев Эдгара По. Рецепт его не устраивал: какая в нём романтика?
— Да нет, слово «заговор» тут употреблено в смысле «заклинание». А имена явно не греческие, вероятно, какие-то магические божества или демоны.
Я еще раз внимательно просмотрел запись и добавил:
— Кое-какие пробелы, кажется, можно восстановить по смыслу, помочь твоей чудо-машине. По-ахейски «благовоном» называли мяту. Значит, первая строчка читается: «Возьми мяты, называемой по-ахейски «благовон»… Шестая строка: «зарежь», вероятно, какое-то жертвенное животное, а не коварного врага, как ты думаешь; «нацеди его» — видимо, «крови» — в какой-то сосуд… Да, несомненно, рецепт. Но зачем жрецу понадобилось зашифровать его, не понимаю!
— Хотел утаить, чтобы стать монополистом. Ты что думаешь, в древности жуликов не было, что ли?
— Возможно.
Тут я заметил, что Михаил как-то странно мнется, словно хочет что-то сказать, да стесняется, — совсем на него не похоже.
— Ты что?
— Да так, есть одно соображение…
— Ну, говори.
— Боюсь брякнуть такую же нелепость, как тогда Алик насчет древних авиамоделистов, — засмеялся он. — Понимаешь, я тоже думал: зачем всё это понадобилось проделывать жрецу? Почему его не устраивал родной язык, от которого потом пошли почти все письменности Европы и некоторые алфавиты Азии? По сравнению с громоздкой вавилонской клинописью или египетскими иероглифами греческий алфавит ведь в те времена был самым прогрессивным, простым и логичным. Недаром его, по-разному видоизменив написание букв, взяли потом за основу для своей письменности и некоторые другие народы.
— Ты, оказывается, не терял зря времени…
— Зачем же понадобилось этому жрецу, оставив греческий алфавит, сочинять какой-то новый язык, сохранив для него лишь немногие греческие слова, да к тому же почему-то искаженные? — продолжал он, отмахнувшись от меня, как от мухи. — Только ли для зашифровки этих секретов? Но для этого можно было и не заниматься сочинением нового языка — достаточно лишь зашифровать записи цифрами или условными значками, как это сделали пираты в рассказе Эдгара По.
