Светлана Ягупова - Контактер
— Что за ксивы? — пробормотал, стирая со лба испарину.
— Так ты шпана? — Он расхохотался. — Надо же! А я думал, майданщик со стажем. Ничего, со временем обтащишься. Пошли ко мне.
Он хотел было сказать этому желтоглазому, что тот ошибочно принял его за вора, что для него самого загадка, отчего обвинили его в воровстве, но любопытство, желание изведать что-то не будничное, привело в дом карманщика. Как выяснилось позже, квартира Чая была «блатхатой», куда местные и заезжие воры свозили «темное» — краденые вещи, где отдыхали после набегов и разрабатывали планы на будущее.
Узнав о его необыкновенной способности, Чай восхитился, стал размышлять, какую бы извлечь выгоду из этого дара и, так ничего и не придумав, хлопнул его по плечу волосатой лапищей:
— Будешь как я. Научу по-настоящему «писать мойкой» карманы и сумочки. Что за прок от твоего таланта? Кормит только душу, но душа без тела ничто.
И он разразился длинным монологом о том, что нет на земле ни одного безгрешного и лучше уж быть профессиональным карманщиком, чем красть по-крупному у государства.
— Мы облапошиваем раззяв, — с пафосом говорил Чай, расхаживая по комнате, которую никак нельзя было уличить в принадлежности к воровскому притону: обычное, даже в какой-то мере стандартное жилье со стандартной мебелью и скромными обоями. — Мы занимаемся своего рода воспитанием, прививаем людям некоторые интеллектуальные качества, внимание, осторожность. Лично я — вор благородный. Если нахожу в портмоне документы, запечатываю их в конверт и шлю заказным письмом растерехе.
Он с брезгливым любопытством слушал Чая, не принимая его философии, но исподволь заряжаясь ею. Он вовсе не собирался делаться карманщиком, но сейчас, когда каждый день стакан вина переворачивал его дар шиворот-навыворот, разве не роднило его с тем же Чаем умение обворовывать людей? Что с того, что он крал не кошельки, а человеческие чувства, все равно это преступление, потому что после вина крал избирательно, в основном, радостные, приятные эмоции.
Чай потом спохватился, что слишком откровенен, но, увидев его понурый вид, понял — парень в его руках.
— Впрочем, тебе опасно быть карманщиком, — наконец сообразил вор. — Ты ведь тут же выдаешь себя, даже не притронувшись к кошельку. Ну хорошо, если, как говоришь, люди попадают под твое влияние, не мог бы внушить им протягивать добровольно свои портмоне? И тогда — о боги! — ты будешь самым честным вором в мире!
Его это покоробило, но виду не подал, боясь показаться трусом. И еще почуял, что не соглашаться с Чаем опасно — все же тот выдал ему себя, свое жилье.
— Для начала принесешь завтра хотя бы червонец, — дал задание Чай. — У меня будет небольшой сабантуй по поводу моего юбилея. Сделаешь подарок мне к этому дню. Червонец, и больше ничего. Кстати, как тебя зовут?
— Николай.
— Колян, значит. Ну вот что, Колян, приходи к семи вечера, не пожалеешь — фирменные девочки будут.
Его разбирало любопытство, и он пришел. Это была обыкновенная пирушка с танцами, вином, водкой и дракой. Разве что блатной жаргон и попечительская властность Чая, интересующегося у каждого, как его дела, придавали сборищу налет таинственности и некоторой избранности.
Душой компании была стриженная под Мирей Матье и чем-то смахивающая на нее лицом, — отчего и прозвали ее Миркой, — девчонка с гитарой, в узких брючках и желтом свитерке. Она лихо исполняла песню за песней, и лицо ее было так зазывно обращено к Коляну, что он не на шутку разволновался и потом весь вечер танцевал с ней.
— Зачем ты здесь? — спросил он в перерыве между танцами, зажав ее между стеной и шкафом.
Она изящно пустила ему в лицо дым и, посмеиваясь глазами, ответила с лихой бравадой:
— От скуки.
— Всего лишь? — протянул он разочарованно.
У него тогда еще не было девчонки, а Мирка так блестела глазами, так обворожительно улыбалась, потряхивая челкой, что он решил — она непременно станет его подружкой.
— Как ты думаешь, кроме Чая, здесь есть воры? — наивно спросил он.
Мирку так и скрутило пополам от смеха.
— Чего ты? — растерялся он.
А она так закатилась, что понадобилось встряхнуть ее за плечи.
— Слышите, — все еще в трясучке хохота обратилась она к собравшимся. Этот мальчик, — Мирка ткнула в Коляна пальцем, — интересуется, кто из присутствующих, кроме Чая, нечист на руку.
Он стоял багровый и злой, самый раз было смотаться из этого вертепа, но будто леший приковал к месту.
— Дитя мое. — Чай подошел к нему и, пошатываясь, взял двумя пальцами за подбородок. — Я тебя сюда привел, я и турну так, что до луны долетишь, если будешь мучиться кретинскими вопросами. Давай, падла, показывай свое экзотическое умение, иначе раздавлю, как таракана.
Он пятился, а Чай все надвигался и надвигался на него, пока между ними не влезла Мирка.
— Не тронь его. Чай, — сказала она таким мягким тоном, что сердце зашлось: так мог говорить лишь близкий человек. — У него все еще впереди.
— Брысь, Мирка. — Чай грубо оттолкнул девушку и вновь надвинулся на него. — Ну-с, демонстрируй свое искусство.
Он заметался, ища выход, но его со всех сторон обступили красные, потные от водки, жары и танцев парни, из-за спин которых, хихикая, выглядывали растрепанные девицы.
И он решил.
— Нужна вода, — твердо сказал он.
Ему протянули стакан минеральной.
— Нет, надо искупаться.
— Сэр, может, вам сауну? — расшаркался перед ним носатый толстяк в красной рубахе.
Кто-то сбегал в ванную и притащил ведро воды.
— Ты что, — оттолкнул энтузиаста Чай. — Дуй на улицу, нечего мне тут паркеты портить.
Двое широкоплечих парняг подхватили Коляна под руки и выволокли во двор, где выли и воду ему на голову. Слегка подрагивая от злости и хлынувшей в тело энергии, он вернулся в дом, осушил бокал вина.
— Кто первый? — закатывая рукава, угрюмо обвел глазами собравшихся.
— Тю, псих, драться надумал, что ли, — хохотнула зубатая, ярко выкрашенная девица.
— Только пальцем притронусь, — успокоил он, — сразу поймете, в чем дело.
Однако не успел и шевельнуться, как на голову надели ведро и свалили на пол. Завязалась драка, и Чай был в восторге от того, что он разбросал в сторону самых дюжих парней. Те смотрели на него с трусливым недоумением: откуда такая сила у этого сопляка?
Постепенно все утихомирились, вновь включили магнитофон, стали танцевать.
Он сидел в углу, под торшером, потягивая из стакана красное вино, и наблюдал за танцующими, прислушиваясь к себе. Тело слегка ныло от недавнего побоища, руки и ноги подрагивали, еще не полностью стряхнув с себя энергию, так бездарно потраченную на драку. И все более охватывало смятение, не от стычки с парнями, а от того состояния их душ, которое в ту минуту он хорошо ощущал, впитывал в себя и уже не мог разобрать, где его собственные чувства, а где чужие. Все смешалось, переплелось. Еще минуту назад эти ребята, враждебные ему, были сейчас понятны и даже близки. Каждый по той или иной причине прошел мимо большой жизни: одних не поняли и потому не приняли; других обидели, и они затаили зло; некоторые, как и он, искали впечатлений, не сумев найти себя в настоящем деле; кто-то от дремучести, нравственной неразвитости был готов даже на преступление; многих губило дурное пристрастие к спиртному, толкая на необузданные, дурные поступки. И у всех не было спокойствия от сознания ежеминутной опасности.
