Светлана Ягупова - Контактер
Обзор книги Светлана Ягупова - Контактер
Ягупова Светлана
Контактер
Светлана Ягупова
Контактер
Он любил большие города. На скорых поездах и самолетах врывался в них, как, должно быть, его далекий предок влетал на коне в крупные селения с жаждой наживы и великим грузом тщеславия, утолить которое можно было лишь множеством восторженных взглядов. Неведомая сила гнала его прочь от конторских столов, машинного гула замкнутых пространств, от всего, что могло бы приковать к месту, лишить возможности постоянного движения и поиска своего, где-то затерянного пути.
Его любимой стихией была толпа. Она несла по многолюдным улицам, вталкивала в метро, мчала на электричках по туннелям и выбрасывала в водовороты крупных проспектов, где его так закручивало, что он с трудом, но и удовлетворением уволакивал оттуда ноги.
Отдыхал обычно в поездах дальнего следования. Забравшись на верхнюю полку, спал беспробудно двое-трое суток, а потом опять мчался в неизвестность, и в этом длительном, бесконечном беге впереди ничего не светило. Порою останавливался напротив какой-нибудь многоэтажки, мерцающей желтым теплом окон, и тогда его одолевала тяжелая печаль по невозможному: своему углу, где женщина с мягкими руками наливала бы в стакан темно-вишневый чай, стелила постель, и глаза ее смотрели бы с утешающим спокойствием и любовью. И ведь мог иметь мечтаемое, но мешал враг, о котором старался не думать, потому что это был он сам. Стоило несколько дней побыть в добром уюте, как суставы всего тела начинала выкручивать жажда риска, и он оставлял все: теплую постель, чьи-то заботы о нем, бестревожное житье.
Охотно оставил бы свой образ жизни, но при условии: если бы нашел ему эквивалент, чтобы душа испытывала такую же радость, как теперь, когда преодолеваешь сногсшибательные препятствия, холодок риска гонит тебя на острие ножа и - о восторг! - проскакиваешь мимо, да еще и с трофеем. Пожалуй, он мог бы работать каскадером - ему ничего не стоило вскочить в мчащийся на всех парах скорый и по крышам вагонов пройти через весь состав, прыгнуть с балкона третьего этажа, водить автомашины любой марки. Но стрекот камер, фиксирующих каждое движение, отпугивал, и этот вариант был отброшен, еще не будучи испробованным.
Мужчины с лакированными ногтями, надушенные французским одеколоном, в туфлях на каблуках и женственных" блузонах, инстинктивно шарахались - экое неумытое рыло, а ведь прет же от него забытым, истинно мужским духом! Женщины смотрели вслед с брезгливо-тревожным любопытством: что-то было в этом человеке такое, чего остро не хватало их благополучным мужьям и женихам. Он будоражил воображение и нарушал мерное течение жизни одним лишь вызывающе неухоженным видом. На лице его была печать судьбы трагической, изломанной. Это тем более бросалось в глаза, что вот уже много лет народ не сотрясали никакие тяжелые события, и было неясно, откуда могло взяться такое лицо в опрятной, сытой, почти праздничной толпе. Он входил в нее, блаженно жмурясь, впитывал в себя ее благодатные токи, плавал в ней, точно в теплом озере, и ничто не мешало воспринимать ее чем-то гармоничным, цельным, ибо в ней как и в любом человеческом сообществе, все находилось в равновесии: хмурость подсвечивалась улыбкой, доброта искажалась злом, боль и печаль утолялись надеждой.
Шел, стараясь на миг прижаться к чужому плечу, слегка задеть чью-то талию, коснуться случайной руки. Этого было достаточно, чтобы вообразить себя любым из тех, кто составлял толпу. Впечатление, что все движутся в одном ритме, было обманчивым: кто стремительно летел, толкаясь и отскакивая от людей, кто еле плелся, многие шли деловым, быстрым шагом, то и дело меняя галоп на умеренную рысь, и каждый нес в себе собственную заботу, к которой ему не составляло особого труда приобщиться. Важно было не переборщить, сделать это мягко, без усилий - тогда все шло благополучно, и за какое-то время он мог перебрать для себя десятки ролей, чтобы подольше остановиться на той, которая пришлась бы по вкусу. Когда чуял нужное, пристраивался к человеку, стараясь не мозолить ему глаза и в то же время не теряя нужной дистанции.
Всего неделю он был на воле, а уже успел хорошо поработать. За три года его отсутствия толпа стала иной не только внешне, в ней четко прощупывалось сопротивление его усилиям, она значительно усложнилась и теперь невидимыми колючками отторгала его, будто инородное тело. Он ежился, было неуютно и холодно даже в эту летнюю жару. И все же упорно старался достичь успеха. Нужно было лишь освободить голову от мыслей, превратив ее в мерцающий пустотой экран. Это оказалось непросто. Однако он сделал усилие, и теперь ни одна собственная мысль не тревожила, не отвлекала внимание от массы, которую он намеревался впустить в себя.
С упоением нырнул в людской водоворот. Нет, он вовсе не работал локтями, как кое-кто из его бывших дружков. Обычно он плавно вписывался в человеческую реку и, подхваченный ее деловым течением, какое-то время блаженно плыл, как бы растворяясь в ней, ощущая себя одним из необходимых ее элементов. Без него она размылась бы, расплескалась, распалась бесформенным ручьем, потому и несла его бережно в своем потоке. Он мысленно благодарил ее за мощные объятия, силы его утраивались, он готов был на любой труд и даже подвиг, но случайный взгляд чьих-то подозрительных, недобрых глаз вмиг обрывал союз, и тогда каждая его клетка пропитывалась враждой к этой пестрой массе со множеством самых различных целей. Он выпадал из нее, как птенец из гнезда, не потому, что в его крыльях не было силы, а потому, что не знал, зачем и для чего она, начинал суетиться, взгляд его лишался опоры, растерянно перебегал с одного лица на другое, и тогда все повторялось: он _преступал_.
И - ожидал возмездия.
Когда это проходило безнаказанно, шел на вокзал, выбирал какой-нибудь закуток и там мысленно прокручивал случившееся. Память возвращала испуганные, догадливые, потрясенные лица жертв. В эти минуты он любил и жалел каждого, кто ненароком столкнулся с ним. Но жалость быстро исчезала, поскольку знал: стоило сделать малейшее неосторожное движение и его бы не пожалел никто. Поэтому берег и лелеял в себе сгусток зла - это очень могло пригодиться в дни его противостояний толпе.
А ведь сколько раз давал зарок покончить с губительной страстью, но нечто темное, не подвластное ни воле, ни разуму вновь и вновь толкало на этот путь. Презирая себя за то, что не в состоянии вырваться из замкнутого круга, находил самые разные оправдания - без них жить было невмоготу. И когда наконец догадался, что они ложны, внутренне завопил, однако его уже вновь несло по инерции, и остановиться можно было разве что налетев на столб и размозжив себе голову.
