Клиффорд Саймак - Город
- Других пока не видно.
- Я слышал ружейные выстрелы, - сказал Картер.
- Так точно, они нас обстреляли. Двоих-троих ранили. Но теперь отошли. Прячутся в зарослях. Больше не стреляют.
- Ясно, - сказал Картер. - Валяйте, начинайте поджигать.
Вебстер бросился к нему.
- Спросите его… Спросите…
Но Картер уже щелкнул тумблером, и радио смолкло.
- Что вы хотели его спросить?
- Нет, ничего, - ответил Вебстер. - Ничего существенного.
Он не мог сказать Картеру, что один только Грэмп знал, как стреляют из пушки, что Грэмп был там, где произошел взрыв.
Уйти отсюда - и туда, к пушке, возможно скорее!
- Недурно было задумано, Вебстер, - сказал Картер. - Недурно, да только сорвался ваш блеф.
Он снова подошел к окну.
- Все, кончилась стрельба. Быстро сдались.
- Скажите спасибо, если из ваших полицейских хотя бы шестеро живьем вернутся, - огрызнулся Вебстер. - Там, в зарослях, засели люди, которые за сто шагов бьют белку в глаз.
В коридоре послышался топот, две пары ног стремительно приближались к двери.
Мэр отпрянул от окна, Вебстер повернулся на каблуках.
- Грэмп! - крикнул он.
- Привет, Джонни, - выдохнул ворвавшийся в кабинет Грэмп.
За его спиной стоял молодой человек, он размахивал в воздухе чем-то шелестящим, какими-то бумагами.
- Что вам угодно? - спросил мэр.
- Нам много чего угодно, - ответил Грэмп, помолчал, переводя дух, и добавил: - Познакомьтесь: мой друг Генри Адамс.
- Адамс? - переспросил мэр.
- Вот именно, Адамс, - подтвердил Грэмп. - Его дед когда-то жил здесь. На Двадцать седьмой улице.
- А-а… - У мэра был такой вид, словно его стукнули кирпичом. - А-а… Вы говорите про Ф. Дж. Адамса?
- Во-во, он самый, - сказал Грэмп. - Мы с ним вместе воевали. Он мне целыми ночами рассказывал про сына, который дома остался.
Картер взял себя в руки и коротко поклонился Генри Адамсу.
- Разрешите мне, - важно начал он, - как мэру этого города приветствовать…
- Горячее приветствие, ничего не скажешь, - перебил его Адамс. - Я слышал, вы сжигаете мою собственность.
- Вашу собственность?
Мэр осекся, озадаченно глядя на бумаги в руке Адамса.
- Вот именно, его собственность! - отчеканил Грэмп. - Он только что купил этот участок. Мы сюда прямиком из казначейства. Задолженность по налогам покрыта, пени уплачены - словом, конец всем уверткам, которыми вы, легальные жулики, хотели оправдать свое наступление на заброшенные дома.
- Но… но… - Мэр никак не мог подобрать нужные слова. - Но ведь не все же, надо думать, а только дом старика Адамса…
- Все, все как есть, - торжествовал Грэмп.
- И я был бы вам очень обязан, - сказал молодой Адамс, - если б вы попросили ваших людей прекратить уничтожение моей собственности.
Картер наклонился над столом и взялся непослушными руками за радио.
- Максвелл! - крикнул он. - Максвелл! Максвелл!
- В чем дело! - рявкнул в ответ Максвелл.
- Сейчас же прекратите поджигать дома! Тушите пожары! Вызовите пожарников! Делайте что хотите, только потушите пожары!
- Вот те на! - воскликнул Максвелл. - Вы уж решите что-нибудь одно.
- Делайте, что вам говорят! - орал мэр. - Тушите пожары!
- Ладно, - ответил Максвелл. - Хорошо, не кипятитесь. Только ребята вам спасибо не скажут. Они тут головы под пули подставляют, а вы то одно, то другое.
Картер выпрямился.
- Позвольте заверить вас, мистер Адамс, произошла ошибка, прискорбная ошибка.
- Вот именно, - сурово подтвердил Адамс. - Весьма прискорбная ошибка. Самая прискорбная ошибка в вашей жизни. С минуту они молча мерили взглядом друг друга.
- Завтра же, - продолжал Адамс, - я подаю заявление в суд, ходатайствую об упразднении городской администрации. Если не ошибаюсь, как владелец большей части земель, подведомственных муниципалитету, я имею на это полное право.
Мэр глотнул воздух, потом выдавил из себя:
- На каком основании?
- А на таком, - ответил Адамс, - что я больше не нуждаюсь в услугах муниципалитета. Думаю, суд не станет особенно противиться.
- Но… но… ведь это означает…
- Во-во, - подхватил Грэмп. - Вы отлично разумеете, что это означает. Вы получили нокаут, вот что это означает.
- Заповедник. - Грэмп взмахнул рукой, указывая на заросли на месте жилых кварталов. - Заповедник. чтобы люди не забывали, как жили их предки.
Они стояли втроем на холме среди торчащих из густой трав массивных стальных опор старой ржавой водокачки.
- Не совсем заповедник, - поправил его Генри Адамс, - а скорее мемориал. Памятник городской эре, которая лет через сто будет всеми забыта. Этакий музей под открытым небом для всякого рода диковинных построек, которые отвечали определенным условиям среды и личным вкусам хозяев. Подчиненных не каким-то единым архитектурным принципам, а стремлению жить удобно и уютно. Через сто лет люди будут входить в эти дома там, внизу, с таким же благоговейным чувством, с каким входят в нынешние музеи. Для них это будет что-то первобытное, так сказать, одна из ступеней на пути к лучшей, более полной жизни. Художники будут посвящать свое творчество этим старым домам, переносить их на свои полотна. Авторы исторических романов будут приходить сюда, чтобы подышать подлинной атмосферой прошлого…
- Но вы говорили, что хотите восстановить все постройки, расчистить сады и лужайки, чтобы все было, как прежде, - сказал Вебстер. - На это нужно целое состояние. И еще столько же на уход.
- А у меня чересчур много денег, - ответил Адамс. - Честное слово, куры не клюют. Не забудьте, дед и отец включились в атомный бизнес, когда он только зарождался.
- Дед ваш лихо в кости играл, - сообщил Грэмп. - Бывало, как получка, непременно меня обчистит.
- В старое время, - продолжал Адамс, - когда у человека было чересчур много денег, он мог найти им другое употребление. Скажем, вносил в благотворительные фонды, или на медицинские исследования, или еще на что-нибудь. Теперь нет благотворительных фондов. Некому их поддерживать. И с тех пор, как Всемирный комитет вошел в силу, хватает денег на все исследования, медицинские и прочие.
У меня ведь не было никаких планов, когда я решил побывать на родине деда. Просто захотелось поглядеть на его дом, больше ничего. Он мне столько про него рассказывал. Как сажал дерево на лужайке… Какие розы развел за домом… И вот я увидел этот дом. И он был словно манящий призрак прошлого. Вот он брошен, брошен навсегда, а ведь был кому-то очень дорог… Мы стояли с Грэмпом и смотрели, и вдруг я подумал, что могу сделать большое дело, если сохраню для потомства как бы срез прошлого, чтобы могли видеть, как жили их предки.
