Карл-Юхан Хольцхаусен - Цвет надежд — зелёный (сборник)
Она подошла и села рядом со мной.
— Это так страшно?
— Ты не понимаешь, — сказал я. — Кто сам не пережил, тому не понять. Большей частью город такой же, как у нас, с небольшими отличиями. Ну, люди по-другому одеты, автомобили другие. Но иногда люди и ведут себя по-другому, творят бог знает что. Бывает, и города нет, одни леса и луга, как-то я видел только воду, а есть линия, где вообще ничего нет, буквально ничего, кроме какого-то клубящегося тумана, который даже на экране пугает до смерти. Понимаешь? — твердил я в отчаянии. — Откуда мне знать, где реальность, а где нет? Каждая из этих линий Вероятности столь же реальна, как та, где мы сейчас находимся, и через некоторое время уже не знаешь, какая самая реальная, какая твоя, в какой из них ты окажешься, покидая камеру. Когда выходишь, словно попадаешь в другую линию, и если возвращаешься из какой-нибудь красивой Вероятности, то здесь все кажется невыносимым. Только дни считаешь, когда снова отправишься Наверх, потому что уже не понимаешь, где реальность, и никогда не поймешь — все тебя пугает, и все невыносимо. — Я откинулся на спину и закрыл глаза.
Она положила холодную ладонь мне на лоб.
— Я не знала, — сказала она.
— Наплевать, — мрачно сказал я.
Она прислонилась к моему плечу, мягкая и сладостная, пахнущая розами. Я схватил ее, как утопающий, и притянул к себе. Она шепнула: "Не надо", но я уже не слушал. Она почти сразу перестала сопротивляться.
Потом я лежал на спине рядом с ней, в темноте ощупью пытаясь найти сигареты. Я чувствовал себя немного сонным и испытывал некоторое чувство стыда. Она вышла из комнаты в ванную, потом включила кофеварку. Двигалась она тихо, как черная тень в темной комнате.
— Ты сердишься на меня? — спросил я.
Она принесла кофе и села на край кровати, поставив между нами поднос.
— Нет.
— Разочарована?
— Мне следовало сразу понять. Десять лет назад я была бы в ужасе, кричала бы и плакала. Но теперь это не имеет значения, — она смотрела на меня, глаза поблескивали на темном овале лица. — Но ты мог бы быть тактичнее.
— На нашей работе перестаешь считаться с другими. Когда доходишь до того, что не отличаешь реальности от фантазии, о чувствах других людей уже не думаешь.
— Я знаю, — сказала она.
— Ничего ты не знаешь.
Я отхлебнул кофе. Он был крепкий и горьковатый, с сильным привкусом — чего? Соли? Я скривился.
— Бог мой, что это?
Она уставилась на чашку.
— Прости, — сказала она. — Я забыла.
Она пошла к кофеварке и вернулась с новой чашкой кофе, крепкого и сладкого.
— Я все еще забываю, — сказала она, протягивая мне чашку. — После стольких лет.
Я отхлебнул кофе.
— Откуда ты?
— Ты этого места не знаешь.
— А вдруг знаю?
— Недалеко отсюда, — сказала она. — С километр, не больше.
— Непохоже, что ты родилась здесь, — сказал я. — У тебя занятный акцент, непохоже, что ты давно живешь здесь, в городе.
— Когда я родилась, — тихо сказала она, — здесь не было города.
— Ясно, — съязвил я. — Городу свыше пятисот лет. Ты на вид немного моложе.
— Я была здесь десять лет назад, — сказала она, — и тогда города не было.
Я похолодел.
— Что ты мелешь!
— Здесь была деревушка, — продолжала она. — А за несколько километров отсюда небольшой замок. Никаких автомобилей и ракет, разве иногда воздушный корабль. Мирная сельская глушь.
Я почувствовал, как у меня в животе растет холодный ком.
— Как в сказке, — пробормотал я.
— Тебе не понять, — сказала она устало, как будто рассказывала уже не впервые, и слова вылетали у нее сами собой. — Меня привезли оттуда.
— Брось, — сказал я. — Каким образом?
— Сам знаешь. Стальная камера.
Я подскочил так стремительно, что чуть не пролил кофе.
— Ты с ума сошла! — вскричал я. — Из одной Вероятности в другую ничего переносить нельзя. Это исключено!
— Все так говорят, — тихо сказала она. — Я жду уже десять лет, и все говорят, что это невозможно. Так сказали в Службе Вероятностей, когда меня привезли, и когда я спрашиваю тех, кто выходит из здания, они говорят то же самое. — Она отвернулась. — Я всех спрашиваю десять лет подряд, — повторила она. — Я жду возле здания десять лет, и все говорят одно и то же.
— Что тебе надо? — спросил я.
— Я хочу домой.
Она пробыла у меня два дня. После того первого разговора она почти не вспоминала о своих фантазиях, однако я ничего не забыл. На второй день я пошел к библиотекарю Службы и спросил его. Он смущенно ответил, что не знает. Я проверил сам и выяснил, что для сотрудников моего ранга нужные видеопленки засекречены. Когда я вернулся домой, она устало улыбнулась и написала мне код.
— Этот номер, — сказала она, — мне дал один программист, имевший доступ ко всем засекреченным материалам. Он предупреждал, что толку все равно не будет. Но это код моей Вероятности.
— Я не могу тебе помочь.
— Знаю, — отозвалась она. — С самого начала знала, и все же надеялась. Теперь больше не надеюсь, просто жду и жду, вдруг когда-нибудь повезет, но на самом деле я уже ни во что не верю.
— Я всего лишь техник, — сказал я. — Нажимаю на кнопки и еду Наверх, слежу за приборами и смотрю на экраны, вот и все. Я только крошечный винтик в машине.
— Знаю, — сказала она. — Прости, что я тебя побеспокоила.
На следующий день она исчезла. Недели через две я поговорил о ней с одним сотрудником Службы.
— Как же, встречал я ее, — подтвердил он. — Ее все встречали. Вечно торчит у входа. Она чокнутая, считает, что попала сюда из другой Вероятности, и хочет назад, к себе. В мире полно психов. Выбрось-ка ее из головы.
— Она утверждает, что с тех пор прошло десять лет, — сказал я. — Тогда испытания только начались и никто не знал, чем это грозит, если забрать что-нибудь из другой Вероятности. Теперь это известно, стало быть, кто-то обжегся.
Он пожал плечами.
— Может, и так. Но даже если это правда, назад ей все равно никогда не попасть.
Никогда. Существует какая-то математическая формула, которая это объясняет, но я не математик. Я только знаю, что пока мы Наверху, двери камеры заперты снаружи. Ни при каких обстоятельствах нельзя ничего забрать или оставить там…
Значит, кто-то попробовал и обнаружил.
Время от времени я видел ее на лестнице Службы Вероятностей. Она все так же безнадежно ждала, с опущенными плечами и застывшим лицом. Поначалу многие молодые техники заводили с ней знакомство в выходные дни. Она шла ко всем, кто готов был ее выслушать. Потом она перестала быть такой сговорчивой, и все спешили мимо, отводя от нее взгляд. Я теперь редко выходил на улицу, город страшил меня, жизнь за пределами здания пугала, я думал о Вероятностях, таких прекрасных или таких чудовищных, что и вообразить невозможно, я видел в мониторах изменчивые миры, столь же реальные или нереальные, как мой собственный, и мне становилось страшно. Я перебрался жить в комнату без окон в здании Службы. Перестал выходить.
