Исай Давыдов - Я вернусь через тысячу лет
На четвертый день Бирута вызвала меня к рации, потому что радиофоны на таком расстоянии уже не действовали.
– Как ты там, Саш? – спросила она.
– Нормально, Рут. Как ты?
– Мне плохо без тебя, Саш! Очень плохо! В последнее время я совсем не могу без тебя.
– Мне тоже без тебя плохо. Но что ж делать? Еще десять дней надо потерпеть.
– Зачем ты кривишь душой, Саш? Я же все понимаю. У тебя там полная идиллия. Никто не мешает.
– Рут, не надо! Будь умницей, Рут! Я скоро вернусь и потом очень долго никуда не поеду. Понимаешь? Столько, сколько тебе будет нужно, никуда не поеду.
– Это все слова, Саш. Я устала от слов. Мне просто нужно видеть тебя. Все время. Тогда я спокойна. Смотри – я могу прилететь.
– Не надо так шутить, Рут! Здесь опасно.
– Я не шучу. Ты же знаешь мою старую теорию. Опасно везде! Безопасных мест во Вселенной нет. Так что это меня не остановит. Просто я не хочу делать больно ни тебе, ни себе. Не хочу неожиданностей. Поэтому предупреждаю, что могу прилететь, если не выдержу.
– Этого нельзя, Рутик! Просто нельзя!
– Я все тебе сказала, Саш. Пока. Целую тебя.
– Рут! Я надеюсь на твое благоразумие!
– А разве я не благоразумна? Я ведь могла и не предупреждать тебя.
– Рут!..
Мой голос ткнулся в глухую тишину. Бирута уже отключилась.
Я все еще не верил. Мне все еще казалось, что она просто жестоко шутит. Не может же она, в самом деле, прилететь сюда! Ведь она уже не одна. Ведь она не имеет права рисковать сразу двумя жизнями!
В эту ночь я не смог уснуть. Лежал на своей койке с открытыми глазами, глядел в тускло белевший в темноте купол палатки, слушал ровное дыхание Бруно на другой койке и думал о Бируте, о нашей с ней давней встрече, о нашей жизни, о нашем сыне, который уже скоро, совсем скоро должен появиться. В нашей жизни все вроде было правильно. Но, может, слишком правильно? Когда что-то “слишком” – это уже плохо. А давние неправильности потом, наверно, так согревают душу!..
Что-то перекосилось у нас с Бирутой.
Люблю ли я ее? – Нелепо спрашивать! У меня нет более близкого, более родного человека, чем она. И нет более желанного.
Сержусь ли я на нее? – Разве можно сердиться на нее вообще? А сейчас – особенно. Тем более, что я на самом деле виноват перед ней. Хотя и не так, как она думает. Что бы она сейчас ни сказала, что бы ни сделала, как бы ни обидела меня – ей все прощено заранее. Абсолютно все! Я просто не способен ни обидеться, ни рассердиться на нее. И даже теперь, если она на самом деле прилетит, я не смогу рассердиться ни на ее безрассудство, ни на ее подозрения.
...Она все-таки прилетела. На другой же день, когда мы прокладывали уже последний километр большого силового кольца. Она без разрешения взяла вертолет на крыше Города, задала курс киберпилоту и потом, не имея точных координат, больше часа кружила над северными предгорьями полуострова, отыскивая наш лагерь.
В конце концов это надоело ей, и она вызвала меня по радиофону.
– Я близко, Саш, – сказала она. – Говори что-нибудь в микрофон. Я полечу на твой пеленг. А то я тут совсем заблудилась.
Кажется, я все-таки ругался в микрофон. Нежно, ласково, но ругался.
Через десять минут вертолет Бируты опустился на полянке, возле нашего вертолета, на котором мы подвезли к последнему километру массивные секции силового кольца.
Конечно, все переполошились и сбежались на полянку. Особенно почему-то волновался Эрнесто.
– Что случилось? Что случилось? – кричал он, подбегая к Бируте, которую я снимал с лесенки вертолета.
– Ничего! – Бирута удивленно подняла пушистые светлые брови, помотала головой. – Просто я прилетела на свидание к своему мужу.
Нат довольно громко хмыкнул и неловко, как-то по-медвежьи, повернулся, чтоб идти обратно, к месту работы. За ним медленно и молча потянулись остальные.
Мы остались с Бирутой на поляне вдвоем.
– Ты хоть взяла ЭМЗ? – спросил я.
– Знаешь, как-то не подумала... – Бирута развела руками. – Да и зачем он? Вы же работаете без ЭМЗов. И вообще – теперь мир.
До чего же хотелось мне в этот момент назвать ее хотя бы дурой!
– Рутик! – предложил я. – Давай отвезу тебя в наш лагерь. Там есть силовое кольцо, и ты спокойно отдохнешь, пока мы не вернемся с работы.
Она улыбнулась, отрицательно покачала головой.
– Это неразумно, Саш. Я не для того сюда летела, чтобы сидеть взаперти. Достаточно насиделась дома. Теперь хочу быть с тобой.
– Но я должен работать, Рут!
– Работай! Разве я тебя задерживаю? Я сяду в сторонке и никому не буду мешать.
– Я был бы спокойнее, если бы ты осталась в вертолете. И задвинула дверцу.
Она снова покачала головой из стороны в сторону и улыбнулась. Добро и снисходительно – как маленькому.
– У тебя просто какое-то болезненное желание запереть меня в замкнутое пространство. Ты не находишь это странным?
У меня бессильно опустились руки... Я просто не знал, что делать, что говорить ей. И помочь мне никто не мог. Все уже ушли с полянки в глубину леса, где у подножия горы мы тянули последний километр этого осточертевшего силового кольца.
Да и если бы не ушли – что изменилось бы? Кто способен тут помочь? Что вообще в силах помочь, когда самый дорогой, самый любимый человек не слышит доводов разума и упрямо, бессмысленно идет навстречу опасности?
– Пойдем ко всем, – предложила Бирута. – Я не обещаю, что сразу помогу вам, но, по крайней мере, пригляжусь. Может, удастся помочь.
– Ты надолго сюда?
– Пока не надоест. И оставим эту тему, Саш!
– Надо хотя бы сообщить в Город. Ведь там хватятся вертолета.
– Я сообщила. Когда ты дал мне пеленг, я послала радио-грамму на диспетчерский пункт.
– Там, конечно, пришли в восторг?
– Не знаю. Радиограмму приняла машина. А дожидаться, пока она доложит диспетчеру, я не стала – переключилась. Ну, так пойдем, милый?..
Она, конечно, не смогла нам помочь – это было и не нужно и невозможно. Слишком тяжелы силовые секции. Мы даже Ружене не позволяли их поднимать, и она вместе с Нгуеном лишь замыкала проводку.
Утомившись после дороги, Бирута присела на небольшой прогалине, метрах в тридцати от нас, где были сложены наши термосы, куртки и сумки с инструментами.
Каждые полчаса я бросал работу и шел посмотреть на Бируту. Она навела порядок в наших разбросанных вещах, вынула перочинный нож из моей куртки и стала собирать в пластикатовый пакет от бутербродов какие-то листики с кустов, травинки, головки цветов. Она, кажется, решила составить гербарий – для своих учеников. Ведь впервые Бирута была на юге материка и впервые видела здешние растения.
Кругом было удивительно тихо. Только птица почти непрерывно верещала где-то над головой.
