Исай Давыдов - Я вернусь через тысячу лет
Кругом было удивительно тихо. Только птица почти непрерывно верещала где-то над головой.
Увидев меня, Бирута улыбалась и слегка помахивала мне пальцами: иди, мол, не волнуйся, у меня полный порядок.
Успокоившись, я возвращался к товарищам и подтаскивал секции, и тянул вместе со всеми линию. Скорей бы уж она замкнулась! Скорей бы уж пустить ток! Сегодня мы должны были это сделать. До темноты. Чтобы завтра с утра начать испытания.
– Может, ты вернешься с Бирутой в лагерь? – тихо предложил Эрнесто. – Мы справимся сами. Уже немного осталось.
Я отказался. Стыдно было улететь с Бирутой в лагерь и запереться там в силовом кольце, когда остальные работают в лесу.
Уже под конец дня, когда солнце катилось на запад и красноватые его лучи, пробившись под густую листву сбоку, вызолотили стволы деревьев, кто-то словно толкнул меня в бок.
Я оглянулся. Рядом никого не было. Ближайший ко мне, Нат, работал метрах в трех от меня.
Я снова нагнулся над секцией, вгоняя ее шипы в пазы уже уложенной секции, и снова почувствовал какой-то непонятный толчок в бок.
Я распрямился, недоумевая, и вдруг словно кто-то крикнул мне: “Бирута!”
Ничего никому не сказав, я кинулся к прогалине.
Я бежал быстро, и ветки хлестали по лицу и по рукам, и я сам еще не знал, почему мчусь со всех ног.
Когда я вырвался на опушку, Бирута сидела в траве и деловито засовывала какие-то листики в пластикатовый пакетик. А на другой стороне прогалины, за деревом, боком ко мне, стоял невысокий широкоплечий ра. И его широкая смугло-зеленоватая рука оттягивала стрелой тетиву лука.
Ра целился не в меня – иначе я не увидел бы его. Он целился в Бируту.
Конечно, он не мог не слышать, как я шумно выскочил на прогалину. Но он не повернул ко мне головы. Даже не шелохнулся.
И по этой его неподвижности я мгновенно понял, что он уже прицелился.
Думать было некогда. Я выхватил из-за пояса пистолет и выстрелил в широкую, сильную руку, чтобы она не успела спустить тетиву.
Я услышал два крика одновременно – тонкий, испуганный крик Бируты и удивленный рев раненого ра. Я бежал к Бируте большими скачками и с ужасом слышал, как тонкий крик ее затихает на немыслимо, нечеловечески высокой ноте.
Так и есть! Этот убийца все-таки успел выстрелить. Бирута лежала неподвижно, и из глаза у нее торчала стрела. Как у Риты, у Ольги, у всех наших женщин и мужчин, убитых дикарями, ради счастья которых мы навсегда покинули свой дом и холодными ледышками мчались через космос.
Я выдернул стрелу и поднял Бируту на руки. Она была мягкая, податливая и теплая. Она еще дышала – редкими, судорожными, резкими вздохами.
Я побежал с ней к вертолетам, хотя и понимал, что ее уже не спасти.
Она перестала дышать у меня на руках, и я невольно остановился, чтобы прислушаться – может, еще стукнет сердце? Я не услыхал ее сердца. Но услыхал яростные, быстрые толчки в ее животе. Это стучался мой сын – он задыхался, он умирал вслед за матерью, и я ничем не мог помочь ему.
Меня уже догоняли – видно, услыхали выстрел. Но пока Бруно громадными скачками добежал до меня, мой сын перестал стучаться – он задохнулся.
Бруно отобрал у меня Бируту, и я кивнул кому-то через плечо.
– Там... этот убийца... Он ранен...
Не знал я – ранен он или убит. Мне было все равно в тот момент. После того, как на моих руках перестала дышать Бирута, после того, как задохнулся мой сын, – мне все стало безразлично. И эти дикие, неразумные ра, и вся эта зловеще красивая зеленая планета Рита, и даже далекая моя, чрезмерно добрая Земля, зачем-то пославшая меня на эту муку, и сам я, и вся моя никому не нужная теперь жизнь – все стало безразлично.
По существу, я умер. Умер в тот момент, когда перестал стучаться в животе Бируты мой сын.
Я знал, что я преступник, что меня ждет изгнание, – но это было все равно. Это уже не имело абсолютно никакого значения. Жизнь кончилась. Я переступил ее грань. А по ту ее сторону... Что может взволновать нас по ту сторону нашей жизни?..
28. Опять теряю Таню
Когда все кончилось, когда все вернулись с маленького кладбища недалеко от Города, меня тихо, незаметно увели к себе Бруно и Изольда Монтелло. У них вскоре оказались Доллинги и часа через два утащили меня в свою квартиру. От Доллингов меня увели к себе Али и Аня, а к Бахрамам за мной пришел Михаил Тушин.
Но в конце концов, где-то уже под утро, когда серый, пасмурный рассвет царапался в окна, я все-таки попал в свою квартиру. Один. Я все время хотел остаться один. Даже сам не знаю, зачем. Но никто этого не понимал, все как раз именно этого и боялись, и старательно передавали меня “по цепочке”. А сказать я не мог. Только мама поняла и остановила Тушина, когда он собрался было пойти со мной.
Я ходил по своей квартире из угла в угол и почему-то боялся присесть. И все чего-то искал. И не понимал, чего ищу.
Дома все было убрано, чисто, все на месте, как перед приходом гостей – никаких следов торопливых сборов.
Потом я увидал высовывающиеся из-под туалетного столика разношенные домашние тапочки Бируты. И нагнулся за ними, и взял их в руки.
Мне показалось, что тапочки еще хранят тепло ее ног. Но тут же я подумал, что это бессмыслица, что такое может только показаться.
Одни лишь тапочки были не на месте. Обычно Бирута оставляла их в коридоре.
Значит, все-таки она спешила. Уговаривала себя не спешить, а в душе – спешила. Это должно было хоть в чем-то проявиться.
Перед зеркалом стояло мягкое низкое кресло. Я опустился в него и наугад выдвинул ящик – верхний, самый плоский.
В глаза мне ударил синевато-черный блеск вечерних бус, затем слепо, незряче глянули желтые янтари. На Бируте всегда было что-то янтарное – или бусы, или серьги, или брошка, или кольцо с янтарем. Янтарь был для нее символом Латвии, памятью о доме.
На ней и сейчас, в земле, янтарный медальон.
Я выдвинул следующий ящик. Он был полон нейлоновых перчаток, шарфиков, каких-то вуалеток. Никогда не видел Бируту в вуалетке... Зачем ей все это?..
В нижнем ящике, сбоку, притулилась тоненькая пачка писем. Откуда? Неужели она везла письма с Земли?
Взял пачку в руки, посмотрел на первый конверт. Так и есть! Это мои письма! Я писал их, когда был дома, на Урале, а Бирута улетала в отпуск к родителям, в Прибалтику.
Смешные письма! Я тогда просто не знал, что писать, потому что каждый вечер мы разговаривали по видеофону. Но Бирута очень хотела получать от меня письма. И я их писал каждый день – просто так, всякую чепуху.
Тогда это желание казалось мне капризом. Но было приятно выполнять и капризы.
А теперь я вдруг понял, что Бируте просто нужна была пачка писем. Каждая женщина хочет иметь пачку старых писем от любимого человека. А ведь на Рите писем не получишь!
