Кирилл Якимец - Отряд "Омега"
Впрочем, здесь, наверное, никто и не слыхал о мамелюках.
Парень присел на свободное пластиковое креслице, без спросу плеснул себе в пустой стакан «Массандры». На запястье руки, державшей стакан, Василий заметил татуировку. Рыбка! Правда, без ручек и без ножек. Просто рыбка.
— Опаздываешь, — процедил сквозь зубы Борис.
Парень усмехнулся. Залпом выпил вино, поставил стакан на стол со стуком.
— Мы с Освальдом одну штуку придумали. Рыбаку позвонили. Он одобрил. Короче, цены выросли. По два косаря за ксиву. Восемь ксив, значит, шестнадцать косарей. И еще четыре, чтоб сегодня. Всего двадцатник. Ну, как? Давай, я твоих клиентов по-быстрому щелкну, у меня аппарат с собой…
Пока парень говорил, лицо Бориса наливалось яростью. Когда он ответил, голос его был тих, но слегка дрожал от напряжения.
— Сейчас я тебя сам «щелкну», моя щелкалка прямо тебе в яйца смотрит.
Василий скосил глаза. Действительно, Борис держал руку в кармане, и дуло его пистолета, натянув материю, было направлено парню в пах.
Но парень не удивился.
— Так «щелкнуть» и наши тебя могут. На горе сидят, тебя и твоих через оптику наблюдают. Не хулигань. Гони двадцать косарей грина, и все тебе будет.
Борис покачал головой.
— Поцелуй в жопу себя и твоих селедок, рыбонька. Мы до Москвы и без бумажек доберемся, а там я сделаю дешевле. Если мне это вообще понадобится.
— Тебе это прямо сейчас понадобится, кретин. Ведь что мы с Освальдом изобрели? Мы тебя и твою компанию втихаря уже щелкнули. И если сейчас ты будешь носом вертеть, Освальд пошлет эти фотки всем ментам и всем прочим, кто честных граждан ловит, особенно — иностранных.
— Пур… — позвал Борис.
— Что, Идин-ага, снова тряпочки сматывать? — откликнулся Пурдзан по-турецки.
— Нет, — по-турецки сказал Борис, — но ножики приготовь. На всякий случай. А ты, Вась, скажи Хафу, чтобы девченок звал. Будем пробиваться.
Парень попытался встать, но Борис ухмыльнулся.
— И не думай. Побежишь — пристрелю.
— Но мои…
— Да, а твои начнут по мне палить. Поэтому оставайся с нами, и тогда я вынужден буду с тобой миндальничать.
Парень снова плеснул себе «Массандры». Василий перегнулся через низкий парапет.
— Хаф! Девочек из воды вытаскивай.
Хафизулла поднял голову.
— Все хорошо, эмир?
— Все очень плохо.
Хафизулла кинулся за девушками. Парень снова выпил вино залпом.
— Лучше давай миром. Что тебе двадцать косарей?
— Лучше давай не с тобой. Пусть Освальд сам ко мне выйдет.
— С чего ты решил, что он к тебе выйдет?
— Он так тебя любит, симпатяга… Не дергайся. Я про вас все знаю. Это Освальд кретин, что послал ко мне именно тебя с таким базаром. И ты кретин, что пошел. Так, все в сборе.
Борис повернулся к Мин-хану.
— Мин Семенович, хватит пить. Сейчас надо в оба глядеть. Если по кому-то из нас выстрелят, этот говнюк должен умереть.
Мин-хан молча почесал живот. Борис по-турецки повторил для Пурдзана:
— Где-то сверху — снайперы. Если что, и попали не в тебя — этого сразу зарезать.
Пурдзан хищно улыбнулся.
Прошли лестницу, еще одну лестницу, пересекли аллею с разбитыми гипсовыми статуями. Опять поднимались, вышли на шоссе. Борис огляделся по сторонам. Того, кого он искал, не было среди прогуливавшихся семейных пар, пожилых дам в легких полупрозрачных пляжных платьях и длинноволосых молодых ребят. Борис сделал знак рукой — и подъем продолжился. Узкая лестница вела между высоких каменных оград и полувысохших кривобоких деревьев. Лестница оборвалась на верхнем шоссе. Кругом никого. Но Борис решил подождать.
Долго ждать не пришлось. Из зарослей, покрывавших склон горы над шоссе, стали появляться люди. Все они были одеты так же, как и первый парень — в черное. У некоторых к рукавам кожаных курток были пристегнуты ножны с широкими ножами. Двое держали наготове автоматы.
Люди стояли на шоссе, с обеих сторон, и молчали. Высокий лысый детина кивнул Борису.
— Ты держишь Гарика. Нахрена? Я Освальд, ты же знаешь — я не шучу. Ни в ту, ни в другую сторону. Ты что, думал, я буду с какого-то рожна по тебе палить? Нет. Или ты думал, я с тобой лично увижусь и скину цену? Нет. Чем же ты думал?
Борис молчал. Поглядел на часы. Улыбнулся Освальду. И ничего не сказал.
Освальд начал нервничать.
— У тебя что-то есть, Индюк. Но ты знаешь, что есть у меня. Отдай Гарика. Я ничего не сделаю, кроме того, что обещал. Я обещал сдать тебя. Или бери ксивы. Двадцать косарей. Ладно. Что молчишь-то?
Борис снова поглядел на часы. Удовлетворенно хмыкнул. И ответил, наконец, Освальду:
— Не называй меня индюком, рыбонька. У меня вообще нет погоняла. Я понимаю, по понятиям полагается. Но я на понятия срал. Мне есть, чем.
— Да? — прищурился Освальд и вдруг побледнел.
Послышался вой моторов. Взвизгнули тормоза, заскрипели шины на асфальте. Снизу по шоссе подкатили две длинных черных машины, сверху — еще две. Из машин стали выскакивать плотные чернобородые мужики в белых тюбетейках. В руках у каждого был автомат. Ни слова не говоря, мужики открыли огонь.
Борис махнул рукой и первым полез вверх по склону. Гарик попытался убежать, но Пурдзан ткнул его кинжалом в спину и заставил лезть вслед за Борисом. Василий подтолкнул Ольгу и Гюльчачай, но все и так уже поняли, что делать.
Борис остановился на выцветшей проплешинке среди сухих стволов. Присел на камень.
— Никого не потряли? — спросил он по-турецки и кивнул Пурдзану, — кончай его.
Гарик разинул рот, но не успел издать ни звука — Пурдзан всадил в него кинжал по самую рукоятку. Быстро выдернул, снова всадил, выдернул. Вытер о траву. Поглядел на Бориса.
— Голову отрезать? Отрежем, кинем этому…
— Долго возиться. А этого уже пристрелили.
— Кто, кстати? — спросила Ольга.
Борис встал с камня. В последний раз посмотрел на часы.
— Талгат. Татарин. В местные крутые лезет. Я ему заранее сказал: ровно в полдень все рыбачьи ублюдки будут на шоссе. Я так и думал, что устроят пакость.
— А если бы без пакости?
— Тогда взяли бы паспорта. Я бы все равно потом прихватил кого-то из селедок, а с Талгатом бы перезабился. М-да. Без паспортов надо мотать как можно скорее. Зарядим тачку. Прямо до Москвы.
Через три часа гремящий всеми суставами старый микроавтобус катил в Москву. Борис договорился с водителем за пятьсот долларов.
До Москвы добрались без приключений. Только украино-российскую таможню пришлось обходить пешком. Василий смотрел через замусоленное окошко на покосившиеся домики и на строящиеся коттеджи из серого кирпича. Все это слабо напоминало шикарные загородные виллы провинции Гиперборея, так же, как и усеянное выбоинами шоссе — Трансвизантийскую Магистраль.
