Айзек Азимов - Фантастическое путешествие II
— Потому что это правда.
— Правда?
Палерон была изумлена. Она покачала головой:
— Да вы не от мира сего. Честное слово. Удивляюсь, как это никто до сих пор не пристукнул вас? Кроме того, откуда вы знаете, что это правда?
Моррисон ответил:
— Я знаю. Мне стало жаль ее. Вчера она спасла мне жизнь. Она всех нас спасла. И Конев тоже меня спас.
— Вы спасли жизни друг другу, насколько я знаю.
— В общем-то, да.
— Но это было вчера. Сегодня — это сегодня, нельзя позволять прошлому влиять на вас. Она бы никогда не простила его, если бы не ваша глупая выходка. Он мог клясться до посинения, что любит ее и все такое прочее, но она не поверила бы. Она не посмела бы поверить. Опять позволить одурачить себя? Никогда. Еще минута, и она бы выстрелила в него, а тут вы: «Да что ты, деточка, он же тебя любит». Ей же только это и надо было. Поверьте, Моррисон, нет, вам без присмотра оставаться нельзя.
Моррисон со смущением спросил:
— А вы откуда все это знаете?
— Я лежала на полу в машине. Я должна была отправиться с вами и Калныней, чтобы убедиться, что она довезла вас. Но тут вы со своими глупостями. Что мне оставалось делать? Схватить вас, вернуть всех в комнату, где бы мы были одни, и как-нибудь завладеть станнером.
— Спасибо.
— Да, все в порядке. Я придала им вид влюбленной парочки, так что если кто и войдет, то сразу же извинится и выйдет. Это поможет нам выиграть время.
— Когда они придут в сознание?
— Не знаю. Это зависит от того, насколько точно я прицелилась, от состояния организма и бог знает еще от чего. Но когда они очнутся, им понадобится время, чтобы вспомнить, что произошло. Надеюсь, что в их положении первое, что они поймут, — это то, что они любят друг друга. Это займет их на некоторое время. К тому времени, как они вспомнят про вас, будет уже поздно.
— Их мозг поврежден навсегда?
Палерон бросила быстрый взгляд на встревоженное лицо Моррисона:
— Вы что, беспокоитесь о них? Почему? Кто они вам?
— Ну... мы были в одном экипаже.
Палерон хмыкнула:
— Я думаю, с ними все будет в порядке. Для них же будет лучше, если их сентиментальная чувствительность немного притупится. У них будет отличная семья.
— А что будет с вами? Наверное, вам лучше улететь со мной.
— Не будьте болваном. Шведы не возьмут меня.
— У них есть приказ забрать одного человека, и они еще устроят проверку, чтобы убедиться, что вы — это вы. У них будут отпечатки ваших пальцев и сетчатки глаза из архивов Комиссии по народонаселению. Если они возьмут на борт не того человека или двух, будет новый скандал, а шведы слишком умны.
— Что же будет с вами?
— Ну, я скажу, что эго вы вырвали у меня станнер и оглушили их, затем заставили меня иод дулом пистолета отвезти вас в аэропорт, потому что сами не знали дороги. Вы приказали остановиться мне за воротами, оглушили меня и бросили станнер в машину. Рано утром я пришла в себя и вернулась в Малград,
— Но Конев и Калныня уличат вас во лжи.
— Они не смотрели на меня, когда я стреляла, да и вряд ли кто-то из них вспомнит этот момент. Кроме того, советское правительство приказало вернуть вас домой, и если вы будете возвращены, то, что бы ни говорил Конев, это не принесет ему пользы. Я ставлю рубль к копейке, нет, лучше доллар к копейке, что они предпочтут все забыть, а я снова стану официанткой.
— Они наверняка заподозрят вас.
— Тогда посмотрим. Ничего, — она произнесла это слово по-русски. — Что будет, то будет.
Палерон слабо улыбнулась. Они все еще ехали по шоссе, и Моррисон неуверенно спросил:
— Может быть, нам прибавить скорости?
— Ни на километр, — твердо ответила Палерон.
— Мы и так едва не превышаем границу а здесь следят радарами за каждым сантиметром. Им отказывает чувство юмора, когда речь идет о превышении положенной скорости, а я не хочу провести несколько часов в пункте полиции, попытавшись на пятнадцать минут раньше попасть к самолету.
Было далеко за полдень, и Моррисон начал испытывать легкий голод. Он спросил:
— Как вы думаете, что Конев сообщил обо мне Москве?
Палерон покачала головой:
— Не знаю. Но что бы там ни было, он полупил ответ на своей личной волне. Передатчик просигналил около двадцати минут назад. Вы не слышали?
— Нет.
— Да, в моей профессии вы бы долго не продержались. Они, естественно, не получили никакого ответа, поэтому человек в Москве, с которым связался Конев, постарается выяснить почему. Кто-нибудь обнаружит их, и они поймут, что вы на пути в аэропорт. Будет послана погоня, чтобы помешать вам. Как колесницы фараона.
— Только с нами нет Моисея, чтобы раздвинуть для нас Красное море, — ответил Моррисон.
— Если мы доберемся до аэропорта, у нас будут шведы. Они вас никому не выдадут.
— Что они смогут сделать против военных?
— Это будут не военные. Это будут официальные лица, работающие на экстремистскую политическую группировку, которые попытаются ввести в заблуждение шведов. Но у нас есть официальные бумаги, подтверждающие вашу выдачу, поэтому у них ничего не выйдет. Главное — первыми добраться туда.
— И тем не менее мы не должны увеличить скорость?
Палерон решительно покачала головой. Через полчаса она сказала:
— Ну вот мы и на месте. Удача на нашей стороне. Шведский самолет уже приземлился.
Она остановила машину, нажала кнопку и дверь со стороны Моррисона открылась.
— Дальше вы пойдете один, меня не должны видеть, но послушайте...
Она наклонилась к нему:
— Мое имя — Эшби. Когда доберетесь до Вашингтона, передайте, что если они считают, что мне пора возвращаться, я готова. Понятно?
— Понятно.
Моррисон вышел из автомобиля, щурясь от солнца. Вдалеке какой-то человек в форме, не в советской форме, махал ему рукой. Моррисон бросился бежать. На скорость бега не было никаких ограничений и, хотя никто не преследовал его, он бы не удивился, если бы погоня выросла из-под земли. На бегу он повернулся и в последний раз помахал рукой в направлении автомобиля. Ему никто не ответил. Человек в форме побежал навстречу, и Моррисон, споткнувшись, упал ему на руки. Теперь он увидел, что это была форма Европейской Федерации.
— Могу я узнать ваше имя? — спросил человек по-английски.
Моррисон с облегчением узнал шведский акцент.
— Альберт Джонас Моррисон, — ответил он, и они вместе направились к самолету, где его уже ждали, чтобы провести идентификацию.
88.
Измученный и напряженный, Моррисон сидел у иллюминатора, оглядывая взлетное поле. Обед, состоящий, главным образом, из селедки и вареного картофеля, приглушил голод, но не успокоил мозг. Неужели миниатюризационное путешествие, совершенное вчера (только вчера?), навсегда повергло его в постоянное ожидание надвигающейся опасности? Неужели он никогда не сможет относиться к миру, как к чему-то дружественному? Неужели он никогда не сможет идти по жизни, ясно сознавая, что никто и ничто не желает ему зла? Или у него было недостаточно времени, чтобы прийти в себя? Конечно, чувство здравого смысла подсказывало ему, что у него есть причины для беспокойства. Под крылом самолета по-прежнему была советская территория. Хватило ли времени у союзника Конева в Москве, кто бы он ни был, выслать погоню за шведами? Было ли у него для этого достаточно власти? Поднимутся ли колесницы фараона в воздух и продолжат преследование? И когда он действительно увидел в отдалении сначала один самолет, потом другой, у него на мгновение остановилось сердце. Он повернулся к стюардессе, сидевшей через проход от него. Ему не пришлось задавать вопрос. Она все поняла по его встревоженному выражению лица.
![Джон Беркли - Крепкий орешек II. Шесть дней Кондора [сборник]](/uploads/posts/books/159220/159220.jpg)
