Василий Головачев - Черный человек. Книга 2
Иногда в сны вмешивалась многоуровневая структура мышления, активируемая памятью «черного человека», и тогда картины вообще теряли связь с реальностью, уходя в область фантасмагорий, чужих чувственных и семантических пространств. Мальгин не боялся этих погружений в инобытие, именно благодаря им он понял эволюцию «черных людей», открыл их слабые и сильные стороны. Однако главным своим приобретением считал способность уходить в выдуманный, иллюзорный мир без применения наркосредств и возвращаться обратно.
Мистический далекий зов, приписываемый Климом родственной душе кого-то из интрасенсов, во время путешествия по системе орилоунского метро притих, но тень его витала где-то рядом, эфемерная, как улыбка привидения. Зовущий остался на Земле, это было ясно, и мощности его пси-голоса не хватало донести зов до Мальгина, хотя хирург иногда «хватал» след голоса, и сердце отзывалось замиранием.
Он путешествовал по вселенной уже две недели, бродил по ландшафтам полусотни миров, похожих и не похожих на Землю, купался в озерах и морях чужих планет, пережил множество приключений и массу необычных ощущений, но интерес к странствиям не угасал, хотя сейчас Мальгин мог бы признаться: жажда новых открытий осталась неутоленной, но не было музыки в душе, не было удовлетворения. Шаламова он так и не встретил, хотя и чувствовал иногда следы его присутствия, и все сильнее тянуло на Землю. Хотелось разрубить наконец этот гордиев узел, связавший его, Карой, Купаву и Шаламова. Разум жаждал определенности, требовал найти выход из положения, и сердце вторило ему, прогоняя сквозь все тело по венам и артериям не кровь — свинцовые струи тоски…
На фоне танцующих языков огня возникло бледное печальное лицо Карой.
— Привет, мастер.
— Привет, — отозвался Клим, забавляясь. Говорил он сам с собой, но в этом состоянии давало знать расщепление «я» на доброго и злого Мальгина, на светлого и черного, эгоиста и рыцаря, и эффекты порой удивляли своей неожиданностью.
— Знаешь, почему Купава ушла от тебя?
— Если бы знал, уже вернул бы.
— Знаешь, но не хочешь сознаться. Потому что ты не владел искусством нежности. И не владеешь до сих пор. Что молчишь?
— Думаю.
— Ну думай, тебе это полезно.
Рядом с фигурой Карой вылепилась такая же прозрачная фигура Купавы, обе женщины вошли одна в другую, но не слились, продолжая по-разному излучать печаль и очарование, образовали сложный человеческий кристалл, живущий по законам геометрии горя и боли…
Усилием воли Мальгин изгнал обеих из сновидения, и перед взором вереницей потянулись картины жизни иных миров, где он успел побывать.
Сеть орилоунского метро охватывала не только Галактику или даже местное скопление галактик, но и множество Метавселенных, то есть метагалактических доменов, в одном из которых родилась когда-то крохотная пылинка Земля. Кроме того, у Мальгина крепла уверенность, что «суперструны» сети тянутся и к другим вселенным сквозь вечно кипящий вакуум Большой Вселенной. Проверку этого предположения Мальгин оставил на потом, желая иметь рядом кого-нибудь из друзей, чтобы было с кем делиться впечатлениями. Он говорил сам себе «друзей», но думал о Купаве… или иногда о Карой.
Большинство расселенных по космосу орилоунов давно уже умерло от старости, хотя механизмы создания «струн» в них продолжали функционировать — они не были вечными, но работать могли еще очень долго, тысячи лет.
Первый шаг Мальгина из трансфера в один из каналов сети перенес его в систему самой яркой звезды Галактики — эты Киля, температура поверхности которой достигала тридцати тысяч градусов. Орилоун был здесь установлен на астероиде, и ничто не мешало путешественникам любоваться на колоссальное чужое солнце с длинными голубыми космами протуберанцев. Правда, без скафандра выйти на поверхность астероида Мальгин не решился, хотя и мог обходиться без воздуха долгое время.
Вообще путешествовать по орилоунскому метро мог далеко не каждый желающий, многие выходы были смертельно опасны для нормального человека, а тем более путешествующего без скафандров или защитных костюмов, и лишь возможности интрасенса, помноженные на маатанские знания, позволяли Мальгину не бояться сюрпризов. А их появлялось немало: то огромная сила тяжести, доходящая до пятидесяти «же», — на мертвых звездах, входящих в галактическое гало, то смертельно ядовитая для всего живого (органики) атмосфера, то громадные температуры, то холод межзвездной пустоты. Но самыми неприятными и опасными сюрпризами сопровождались выходы в тех областях домена, где формы материи обладали свойствами или более простыми, или более сложными, чем масса и энергия. Пространства этих миров описать человеческим языком было невозможно, они влияли непосредственно на мозг человека, а не на органы зрения, слуха и осязания, и в них было невероятно трудно сориентироваться, чтобы не потерять из виду орилоуна и не раствориться в невообразимо сложной фантасмагории иллюзорных картин, воспринимаемых тем не менее как абсолютно реальные. В одном из таких миров Мальгин едва не погиб: энергия уходила из тела быстрее, чем ее генерировали сердце и селезенка, — и когда ему удалось добраться до орилоуна, оказалось, что он похудел на двадцать два килограмма! Плюс треть запаса нервной массы. Советчик Харитон, персональный комп, не выдержал сложных наводок, и теперь Мальгин странствовал один.
На третий день похода он попал на планету, спутником которой служил… гигантский человеческий череп! Клим долго не мог поверить глазам, тряс головой и жмурился, однако ночью, когда «череп» размером с земную Луну начинал светиться отраженным светом, эффект настолько потрясал, что не верить ощущениям казалось кощунством. Скорее всего форма спутника этой планеты, почти лишенной атмосферы, рисунок кратеров, долин и горных массивов были просто космическим курьезом, иронией природы, относившейся к человеку без особого восторга, во всяком случае, не как к своему венцу, и все же сходство гигантского куска камня с человеческим черепом поражало воображение.
Следующий объект, где сидел орилоун, был не менее интересен: ажурная коралловая глыба диаметром с планету типа Урана или Нептуна, состоящая с виду из мириад скелетов умерших полипов, однако на самом деле каждый «полип» представлял собой космический корабль наподобие маатанских проникателей, в которых когда-то путешествовали «черные люди». Видимо, когда-то существовал некий суперзавод по выращиванию космолетов, которые использовались по мере созревания, но потом что-то произошло, и хозяева завода перестали забирать готовые машины. В результате процесс стал неуправляем, корабли достигали зрелости и умирали, а на них наслаивались следующие, и длилось это много тысяч лет… Изредка какой-то из «юных» космолетов отрывался от родительского дома и уходил в космос, чтобы превратиться в блуждающую каменно-металлическую гору странных очертаний и навсегда затеряться во тьме. Мальгин, побродив по лабиринтам «коралла», стал свидетелем одного такого старта и пожалел полуживой механизм, обреченный на медленное бесцельное угасание. Строили завод негуманоиды, существа, отличные от всех тех, с кем сталкивался человек в космосе, но агония творения их «рук» затрагивала душу с такой же силой, как если бы завод строили люди.
