Вольдемар Грилелави - Ежик с иголками
— Я нам обоим говорю. Очень скоро мы станем большой и дружной семьей. Я теперь знаю, как нужно вести себя, чтобы никому не хотелось от тебя убегать.
А Сергей еще с порога кричал Светлане, которая успела раньше вернуться с работы и гремела кастрюлями на кухне.
— Ты сейчас обхохочешься, это просто умора. Представляешь, к твоему Женьке на работу приходила его новая пассия. Как он с ней ворковал, сколько любви и ласки наболтал. И милая, и любимая, и моя самая хорошая, и сейчас бегу к тебе. И в самом деле, побежал, как молодой кот к кошечке. Я у Виктора специально спросил, так ей от силы восемнадцать, не больше. Миловидная, худенькая малышка, словно школьница, как минимум. Что-то его не в ту сторону повело.
— А ты сам ее видел? — спросила каким-то слегка потерянным и осипшим голосом, словно известие ее сильно потрясло.
— Нет, она с проходной ему звонила. Охранник рассказывал. Он так быстро к ней вышел, и они убежали куда-то.
Сергей вдруг остановился, с ужасом уставившись на Светлану, понимая, какие раны наносил он ей своим веселым рассказом. Ему, возможно и хотелось продолжить, но они вдвоем сами отлично понимали эту жутковатую ситуацию, куда занесла их собственная глупость. А теперь еще этот казусный случай, обрубающий все нити, могущие еще вернуть все в прежнее состояние. Да и говорил он сам с неким отчаянием, силой стараясь выглядеть беспечным.
— А может так у него, легкий флирт старого козла с молодой козочкой? — не веря в свои слова, предположила Светлана.
— Я не знаю, — как-то потеряно ответил Сергей и ушел в комнату, где сидели за его столом со своими уроками совершенно лишние в этом доме не его дети. А у самого него и угла в своем доме не стало. Как-то вмиг все в мире стало чужим и незнакомым.
— Эскадрилья, сорок пять секунд подъем! — кричал на всю казарму сержант, вырывая Володю из сна, из удобной уютной квартиры в это огромное, напоминающее большой сарай, солдатское общежитие, пропитанное потом, храпом и табаком.
Он уже научился кричать с осторожной оглядкой по сторонам. Месяц муштры завершался, а с ним заканчивался и курс молодого бойца. И теперь, обжитые, привыкшие и обтертые курсанты не очень желали демонстрировать свою прыть. А порою в кричащего и сапог запускали. Это в первые дни, а даже и неделю при виде самого сержанта сразу же хотелось в любом месте раздеваться и одеваться за эти подлые сорок пять секунд. Однако хорошее питание по норме, именуемой, как пятой "А", чем и как кормят летчиков истребительной реактивной авиации, сделали свое не совсем положительное дело.
Ведь вся нагрузка и заключалась лишь в этом скоростном подъеме и легкой утренней зарядке. А остальное время они учились в классах. Вечерами занимались самоподготовкой. А наряды были лишь дневальным у тумбочки. Поскольку в казарме проживало сто двадцать курсантов, а тумбочка была одна, то за месяц в наряд не всем удалось и попасть. Ну, еще кухня существовала с чисткой картошки. Ее надо было очень много. Ведь кроме курсантов в столовой питались еще и инструктора, и техники, и инженеры. Едоков хватало с избытком. А картошку чистили лишь одни курсанты. Но это работой не назовешь. Сидишь и ножичком скребешь. Расход калорий минимальный.
К тому же еще и сам сержант, а его призвали на эти сборы из боевой части, после худых солдатских щей пристроился к летной пайке. В общем, располнели и раздобрели все, включая и самого этого злого сержанта. Злость и пропала, поскольку от сытости кричать было лень. Да и понял очень скоро, что кроме него в этом доме дисциплина никому и даром не нужна. Это не армия, когда в такой большой части из начальства всего два военных в форме. Один это он, а второй — начальник училища, который форму по редким дням одевал. И все. Кстати, и они сами в этой же столовой питались. Так что, к концу месяца на грозные слова утренней побудки в сторону нахального горлопана летели сапоги. Однако, как ни лень, а спать уже не получалось. Утреннее солнце бьет в окна своими лучами, призывая подчиниться крику сержанта и дневального.
Володя просыпался лениво, стараясь скорее вернуться в эту действительность. Он в последнее время все беды и перипетии Евгения уж сильно близко к сердцу воспринимал. И очень переживал за такой факт, что никак во сне не может вспомнить о Володе, словно там он существует сам по себе, и ему нет никакого дела до хозяина сна, коим считал себя Володя. Так нечестно. Он видит эти сны, и ему хотелось этому умному и технически грамотному, но ужасно бестолковому в быту, дать полезные советы. Во-первых, вернуть семью на родину. Нечего сорить хорошими людьми. Подумаешь, на пару лишних дней затянется твое мировое открытие. А если потом поздно будет? Вот по вопросу с Софийкой он с ним солидарен. Хорошая девочка. По всем детским параметрам. Умеет любить ненавязчиво. Так, со стороны, чтобы не мешать и быть полезной. Ну, конечно, после таких жизненных потрясений и водоворотов она попала в рай.
— Ты чего вскочил, как ужаленный? — лениво спросил Вася, потягиваясь, лежа в кровати. — К завтраку еще сто раз успеем. А пока совершенно незачем отрываться от койки.
— Пошли на зарядку, кот ленивый. А то разжирел так, что скоро и на свиданку бегать не захочешь, — толкнул его в жирный бок Володя. — Такое пузо отрастил, словно беременный. Неужели потрясти не хочется им, вернуть в прежнее место?
— Ну, объясни мне малограмотному и тупому другу, а! Почему это при таком же аппетите и столько же съеденных мисок и ложек, у тебя комплекция остается в прежнем состоянии? — возмущался Вася, прощупывая у себя на животе кошмарно увеличенные жировые складки. — Я так думаю, что все происходит от жизненного потенциала. Ты сам по жизни чересчур вертлявый и живой. А в моем туловище очень много лености, — сам себе и ответил на столь важный вопрос, Вася.
— Завтра и послезавтра прыгаем с парашютами. Получается у всех по два прыжка, а у тебя и одного толком не получится, — язвительно и презрительно заметил Володя.
— Это еще почему? — обиделся Вася. — Ничем не хуже тебя в этом вопросе, и прыгну за милую душу.
— Прыгнешь один раз, а запишут два.
— Как это?
— Первый и последний. Стропы полопаются от такого избытка перегрузки. Тебе срочно нужно за сегодня килограммов десять сбросить, иначе никакой парашют не выдержит.
Вася со всей серьезностью посмотрел на друга и сомнительно покачал головой, не соглашаясь с такими математическими расчетами. Явно друг перегибает палку, хотя не улыбается.
— Не полопаются. Не должны. Каждая по триста килограмм выдерживает, а их на нем немереное количество. И никак мои лишних десять кило на безопасность повлиять не могут.
