Далия Трускиновская - Деревянная грамота
- Как же им не пойти на своих поглядеть? - усмехнулся Семейка. - Вся Москва сейчас на реке...
Тимофей несильно стукнул по забору. Раздался собачий лай.
- Миа-а-а-ау! - очень похоже протянул Семейка и добавил чуть более свирепо: - Уа-а-ау-у-у!
Пес, возмущенный такой наглостью, вмиг оказался у забора и стал с той стороны бросаться на доски.
- Здоров, сучий сын! - заглянув в щелку, оценил сторожа Семейка. - Ну да ладно - управимся!
- А как? - подал голос Данила. Приведя товарищей на Яузу, он все больше молчал, предоставляя действовать им - и правильно делал, потому что конюхи знали, как правильно производить выемку, а он пока - нет.
- Аль я не татарин?
Семейкины слова Данила понял, когда Богдаш отвлек пса, двигаясь вдоль забора и постукивая, а Тимофей подставил товарищу сложенные, как для принятия иерейского благословения, ладони в меховых рукавицах. Семейка птицей взлетел на забор и соскочил во двор. Несколько мгновений спустя пес захлебнулся лаем.
- Долго мне ждать?! - прикрикнул на Данилу Тимофей. Оказывается, он и парню уже подставил руки, чтобы переправить его в Трещалины владения.
Данила соскочил в глубокий снег и понял, что произошло: Семейка накинул кобелю на шею аркан, петля захлестнулась довольно туго, а конюх, быстро передвигаясь по дуге и сбивая пса с толку, все выбирал и выбирал веревку, норовя приблизиться к сторожу сбоку.
Данила захлопал в ладоши, пес, обезумев, рванулся к нему - и тут Семейка неожиданно оказался на кобеле верхом, одной рукой натягивая аркан, другой держа сторожа за лохматое ухо.
- Скорее, Данила! Палку! Вон полено! Да берегись!
Пса взнуздали поленом, веревку завязали хитрым узлом, дотащили сторожа до забора и набросили петлю на кол, а конец веревки перекинули на ту сторону. Теперь он уже не мог встревожить лаем соседей и помешать выемке.
- Да, поди, напрасно старались, - сказал Семейка. - Все соседи пошли на бои смотреть. Разве какой безногий дома остался, и то - вряд ли. Открой, Данила, калитку, впусти Богдашку с Тимошей. А я пойду погляжу...
Московские дома строились на один лад. Может, у кого из богатых бояр и князей и были диковинки - мебель из Польши, расписанные звездами потолки, немецкие часы весом в полпуда, с серебряными болванами и с боем, а обустройство простого человека было конюхам знакомо досконально. Они старательно обыскали и подклет, и верхнее жилье, и горенку, и чуланы, и по клетям прошли, и до зимней кухни, стоящей на краю огорода, добрались, и баню осмотрели внимательно, всюду суя коли не пальцы - так лезвия ножей и даже нарочно прихваченную длинную железную спицу.
- Учись, молодой! - приговаривал Тимофей, показывая снизу неприметное, но довольно длинное пространство на приколоченной над окошком полке. Пусто? Пусто! А вот еще на стропилах поглядим!
Но предмета толщиной примерно в вершок, длиной в пядень с небольшим (исходили из наименьшей величины) а шириной, поди, вершка в два, не находилось. Семейка побывал в хлеву и на сеновале, потыкал спицей в зерно, в мешки с мукой и крупами. Не поленился и собачью будку изучить.
Деревянная грамота как сквозь землю провалилась.
- Промахнулись! - Тимофей развел ручищами: мол, казните меня, братцы, не угадал!
- Что будем делать? - спросил Богдаш.
- Томила либо тому Перфишке врал, либо всем прочим, включая в сие число тебя, свет, - обратился Семейка к Даниле. - Выходит, тогда ты был прав, когда сказал: кто тело уволок, тот и грамоту у приказных отнял.
- Грамота, выходит, у Одинца, - подытожил Тимофей. - А что, братцы, не валяем ли мы дурака? Не умнее ли пойти к Башмакову и честно признаться: грамоты не сыскали, да ее и искать незачем, потому что эти деревяшки старого Трещалы наследство и одним лишь стеночникам нужны, им в обед сто лет, а твоей милости от них толку никакого.
- Тимофей дело говорит, - согласился Богдан. - Дьяк-то весь, поди, извелся. Ходит по Верху и про каждого думает: уж не ты ли, голубчик, в этом деле замешан, не ты ли измену затеял либо измене потворствуешь? И многие дела, поди, из-за того стали... А ты что скажешь, Семейка?
- Пусть Данила скажет, - подумав, решил тот. - Вон, гляньте, светы, надулся.
- Ты чего, Данила? - спросил удивленный Тимофей. - Нам всем Масленица не в радость из-за этой бесовской грамоты! Пойдем, в ноги поклонимся Башмакову, растолкуем, что к чему, и он нас от этого розыска избавит! Так, что ли?
- Нет, не так.
Данила покачал головой. Глядя в пол, а не в глаза товарищам, он искал нужные слова. Слов не было - а был сперва страх, зябкий такой страх, даже плечами передернуть пришлось, потом вдруг - полное безразличие. Найдется грамота, не найдется? Иное важно!
Страх мальчишки, ощутившего близость смерти и свое полное одиночество, ожил вдруг! И покорное безразличие перед лицом гибели, которая даже глядит милосердной, ибо тиха и сладка на вкус, слаще меда, слаще сна... Все это было же, было! Все это вспомнилось уже однажды!
- А как, свет? - Семейка коснулся его плеча.
- Парнишка тот, в санях... Коли не найдем, кто его не пожалел, в сани загнал...
- Да никто же не загонял, он сам туда забрался, - возразил Тимофей.
- Убегал от кого-то, вот и спрятался! - наконец в Даниле проснулась страсть, и дар убеждение - с ней вместе. - Какой сволочью нужно быть, чтобы парнишку зимней ночью по улицам гнать?! А, Тимоша? Нет, вы как знаете, хоть к Башмакову идите, хоть к государю! А я того аспида найду!
- И убьешь? - ехидно полюбопытствовал Богдаш, имея в виду, что этот человек либо из людей Трещалы, либо из людей Одинца, и кулаками махать навычен, не то что иные.
- И убью, - подтвердил Данила.
- Не по-христиански это, - упрекнул Тимофей.
- Ребенка губить - по-христиански?
- А что, светы? Ведь и впрямь убьет, - заметил Семейка. - А нам расхлебывать!
Он усмехнулся - как всегда, ласково, с веселыми морщинками вокруг прищуренных, раскосых, истинно татарских глаз.
- Шут с тобой! - решил Тимофей. - Коли уж ввязались - надо бы и до конца дельце довести. Только один никуда не лазай, понял, обалдуй? Богдашка за тобой, как мамка, всюду бегать не станет!
- А коли так - поехали к Одинцу! - воскликнул Данила.
- Грамоту искать? - спросил Богдаш. - Не выйдет. Одинец своих бойцов еще не выводил, он их для государевой потехи бережет. Сейчас у него полон двор народу. Да и не его это двор, он у ткача нанимает.
- А вот и нет, - возразил Тимофей. - Масленица же! Бойцы перед завтрашним боем дома сидят, блины едят! Или на Москве-реке, на Яузе, на Неглинке околачиваются, другие бои смотрят. А ткач тот с семьей - и подавно.
- С чего ты взял? - Богдаш явно не поверил, но Тимофей знал, что говорит.
- Коли ткач бойцов к себе на двор жить пустил - стало быть, бои любит! Может, и сам биться выходит. Так какого рожна ему дома сидеть в самое боевое время?!
