Далия Трускиновская - Деревянная грамота
Но недаром же была Масленица! В самый разгар дедовых нравоучений прибежал за ним гонец - сынок дедовой внучки Татьяны и Родьки Анофриева, Алешенька. Велено ему было звать батьку и прадеда к столу - у Татьяны обед поспел, а блинов баба, встав с утра к плите, напекла на целый стрелецкий полк.
Дед махнул рукой - не всякий день званые блины случаются, да и государь уже порядок оценил, похвалить изволил, можно и денежного награждения вскорости ждать, - кликнул Родьку Анофриева и поспешил к Татьяне.
Конюхи переглянулись - теперь можно было и дать себе передышку.
- В прошлом году я выезжал на Пардусе, так рубль мне пожаловали, вспомнил Богдаш. - А летом в Коломенском мы с Семейкой государя тешили, с седла на седло скакали, друг дружку из седел выдергивали, тоже по полтине получили. Может, и на сей раз рубль получу?
- Поделиться не забудь, - напомнил Тимофей. - А что, братцы, ведь на конюшнях чистота - хоть с полу кашу ешь, какого ж беса нам тут сидеть? Дед хорошо если утром заявится, подьячие наши тоже на радостях умелись, сам видел, как Бухвостов улепетывал. А Кондырев - он добрый. Пойти, что ли, на реку, хоть один бой поглядеть?
- А ты, Тимоша, в стенке стаивал? - спросил Данила.
- Кто смолоду беса не тешил? - вопросом же отвечал Озорной. Доводилось!
- А как же ты бился?
- Ты про что?
Даниле не хотелось объяснять, что он имел в виду малый рост Тимофея. Парень знал, что для кулачного бойца главное - мощный удар сверху вниз, а как же Тимофей-то бил? И как защищался?
- Неловко тебе, поди, было, - попытался он извернуться. - Бойцов-то в стенке не по росту подбирают. Что, коли против тебя стоял дядя вроде нашего Богдана?
- Ну и бил я дядю с правой руки в грудь или даже в брюхо. На левую руку его удар принимал, а сам туда бил, где он прикрываться не привык. Дядя-то выучен башку оберегать!
- Ты, Данила, гляжу, не на шутку биться собрался! - заметил Богдаш. Только с конюшен уходить не вздумай! Бойцов-то кулаки не кормят - разве таких, как Одинец или Трещала. А прочие все где-то служат или ремеслом кормятся. А то с конюшен сбежишь - да и будешь потом у Никольских ворот корочки у подьячих просить!
Данила покосился - Богдаш явно готовился перечислять его боевые подвиги, включая вчерашний позор. Однако Желвак опять словно на самой грани удержался.
Как всегда, конюхи вышли Боровицкими воротами. Тимофей зашел в церковку Рождества Иоанна-Крестителя, устроенную тут же в воротах, и пробыл там столько, что Семейка отправился его вызволять.
- Ты тоже за ним присматривай, - велел Богдаш Даниле. - Великий пост на носу, а он как редьку с квасом есть начнет, так сразу душой возносится и в обитель проситься начинает. Я ему покажу обитель! ..
- Так коли душа туда рвется?
- Ты его, пса бешеного, не знаешь. Он в обители недели две, много три поживет, кто-нибудь ему слово поперек скажет, и он, Тимофей, всю обитель по камушку разнесет. Сам опозорится и Аргамачьи конюшни опозорит!
Дойдя до Водовзводной башни, конюхи повернули налево и поверху, по-над рекой, отправились туда, где шумел народ и вовсю били накры.
- Как бы узнать - кто на льду? - спросил Тимофей. Богдаш и Семейка разом поднесли к глазам сложенные крышечкой ладони.
- Ямщики, что ли?
- Нет, это, видать, Харлама Обросимова стенка, он в прошлом году с Одинцом выходил, в этом сам молодцов грозился собрать... Вон он, Харлам, в челе стоит, вон его бородища!
- Да не Харлам это...
Подошли поближе.
- Точно - Харлам! А против него - гляди, Данила! - зазнобушка твоя, Трещала с братией!
- В который раз сходятся-то? - спросил Тимофей забравшегося чуть ли не на подошву кремлевской стены парнишку.
- В первый! Да это бой нестоящий! - как знаток отвечал парнишка. - Не бьются - отдыхают!
- Ишь ты! Сам бы вон вышел на лед да и отдохнул! - оернул знатока Тимофей.
- А парнишка прав, - приглядевшись, заметил Семейка. - У Трещалы завтра-то главный бой. Одинец своих бережет, а этот, гляди, на лед выводит, да такого противника сегодня выбрал, чтобы вполсилы с ним биться. Ты что, свет? Или что увидел?
Это относилось к Даниле.
- Пока они тут воюют - пойти бы да отыскать у Трещалы эту треклятую грамоту... - прошептал Данила.
Семейка и Желвак, пораженные замыслом, переглянулись.
- А как ты ее собрался искать, свет? - тихонько спросил Тимофей. - Ты хоть раз в жизни выемку-то делал?
- Я - не делал, а вы?
Конюхи уже все втроем переглянулись.
- А нам - доводилось, - ответил за всех Семейка. - Полагаешь, они ее дома держат?
- А больше негде. Не с собой же берут...
С собой деревянную книжицу - такую, какой она представлялась конюхам по столбцам Земского приказа, - взять можно было разве что за пазухой. Но при этом она оказывалась в гораздо большей опасности, чем если бы лежала дома за печью, под сундуком или в ином труднодоступном месте.
- А коли у соседей хранят? - не унимался Семейка. - Завернули, либо в мешок с каким добром сунули, отдали все вместе на сохранение... Да любой боец мог ее домой унести!
- А коли Томила не врет и у них вовсе той грамоты нет? - внес свою долю сомнений Богдаш.
- А коли сыщем? - вдруг спросил Тимофей. - Хоть что-то же делать надобно!
И тут все поглядели на Данилу. Как-то так вышло, что о пропавшей грамоте больше всех именно он беспокоился, пробовал подобраться к ней на разные лады, и такое поведение парня было в укор куда более опытным конюхам, который день не умевшим выполнить поручение дьяка Башмакова.
- Так что, пойдем, что ли, товарищи? - и Богдаш обвел конюхов веселым взглядом, таким, что сразу сделалось ясно - коли семейка и Озорной откажутся, он - не откажется!
- Ин ладно! - усмехнулся Семейка. - Сейчас по льду извозчики не бегают придется через Кремль к Никольской выходить, там уж точно поймаем.
- А почему не бегают? - Данила лишь теперь обратил на это внимание. Река-то широкая, во-он там, вдоль того берега, и могли бы...
- А там бани, свет! Ты ведь сам туда к Авдотьице бегал! - объяснил Семейка. - Они горячую грязную воду под лед спускают, и лед там ненадежный. Ну, так идем, что ли?
До Яузы добирались так: Семейка забежал в домишко при конюшнях, где они с Тимофеем жили, вернулся с каким-то добром за пазухой, потом вышли не к Никольским воротам, а к Спасским, пересекли Красную площадь (у самой опрятной на торгу блинни застряли - съели по горячему блину с икоркой! ), вышли на Ильинку, и уж там остановили пьяненького ямщика с подходящими санями.
Не доезжая Трещалина двора, его отпустили и подошли с бережением.
- Тихо... - шепнул Тимофей.
Конюхи замерли, прислушиваясь. Но за высоким забором голоса не звучали.
- Все, что ли, ушли? - спросил Богдаш. - И бабы, и дети?
- Как же им не пойти на своих поглядеть? - усмехнулся Семейка. - Вся Москва сейчас на реке...
