Романовский Александр - Ярость рвет цепи
Пока же оставалось доводить это самое лезвие до нужной остроты и блеска.
Но все это происходило снаружи – в той или иной степени. А внутри тем временем тянулся интенсивный, зловещий и монотонный процесс, сравнимый с зубчатой передачей (ее холодным гладким металлом, острыми гранями и густым черным маслом, что стекало в недра огромной машины). Одиночество, ярость и боль неустанно трудились над сознанием, душой и мировоззрением Курта, в то время как Таран вел, так сказать, внешнюю обработку. Объяснить или просто описать этот процесс почти так же трудно, как объяснить устройство и действие смертоносного вируса, что попал внутрь человеческого тела. Это возможно, однако непосвященному такое описание показалось бы излишне детальным и скучным. Так и внутри волка тянулся подобный процесс – вот только у вируса, действовавшего у него внутри, имелась ясная конечная цель.
Первое время Курта терзали кошмары, которые он не мог вспомнить даже сразу после пробуждения. Затем сон стал глубоким, словно черная бездна с покатыми стенами. А потом кошмары вернулись опять. И, что самое плохое, в этих кошмарах к нему возвращались собратья по стае.
Мертвые, пробитые пулевыми отверстиями волки приходили к пленнику Тарана по ночам, – стояли, ничего не говоря, и только таращились на Курта неподвижными глазами. Старики, щенки, взрослые волки… Это был лишь один из снов, которые мучили Курта (среди них, возможно, были и более жуткие), но когда он приснился в первый раз, Курт проснулся от собственного крика. Не вполне сознавая, где вообще он находится, волк спрыгнул на пол и начал дико озираться. Вокруг были лишь голые стены. Мертвые ушли восвояси – но лишь на время. Ожидать иного было просто глупо.
К счастью, вспомнить удавалось лишь детали.
Курт много думал о случившемся, о своих поступках и пути, что привел его в Клоповник и Яму. Он совершил чересчур много ошибок и глупостей, за которые приходилось расплачиваться. Однако, как это бывает, в первую очередь за это поплатились невинные.
И теперь все они, как один, жаждали успокоения.
Курт понимал – ему не следовало соваться к ним до срока. Они уже тянутся к нему с того света, попади же он к ним в лапы, от него не останется и спиритического куска протоплазмы… Сперва надо водрузить камень на братскую могилу. Поэтому камень должен быть подходящих размеров. На него прольется кровь не одного и не двух безволосых…
Так прошел месяц. Не незаметно, но мучительно медленно.
Самый долгий месяц в жизни волка.
Тренировки, еда, сон (кошмары, боль и затаенная ярость). Все слилось в монолитное целое.
А однажды Таран пришел в камеру один.
Курт был занят тем, что читал книжку. Время было послеобеденное, но сон не шел. Тем более странным показался ему визит Хэнка. Безволосый практически никогда не приходил один, во время же тренировок не разговаривал ни о чем, что прямо не касалось занятий. Он любил поразглагольствовать о романтике гладиаторских боев, особо прославившихся бойцах, а также о скоротечности жизни.
Сегодня же он принес с собой оптический диск.
И, не говоря ни слова, погрузил его в проигрыватель. Голопроектор сразу же вспыхнул, некоторое время над панелью мерцал черно-белый снег. Таран успел отойти в сторонку, чтобы получше видеть изображение, но в то же время держась от решетки подальше.
Курт полулежал, следя за развитием событий.
Затем голограмма обрела конкретные формы – внезапно, без какого-либо предупреждения. Так бывало, когда кто-то нажимает клавишу “record”, когда передача уже началась.
Над проектором парила полупрозрачная физиономия какого-то парня. В его внешности не было ничего примечательного – бледное лицо, неровные усы, подобия бакенбард, – однако к тонкогубому рту были приставлены сразу четыре микрофона. Судя по вдохновенному выражению лица и широко открытым глазам, происходящее было парню явно по вкусу.
Он говорил:
“…а потом этот… зверь набросился на второго. Он спрыгнул с машины и одним прыжком достиг цели. У другого был автомат, однако волк разоружил его, словно ребенка. Потом повалил на спину и… вцепился в глотку. – Парень сглотнул, будто заново переживал эту сцену. – У меня душа ушла в пятки. Этот монстр терзал добычу всего несколько секунд, после чего поднялся на ноги. Он посмотрел прямо на меня – мне в глаза… – Безволосый двумя пальцами продемонстрировал, куда именно волк поглядел. – Я еще подумал – все, это конец…”
Тут Курт наконец-то понял, где именно он видел этого парня. Запретный город. Черный джип. Безволосый бежал по другой стороне улицы, лицо у него было искажено ужасом. Узнать его сейчас было весьма затруднительно.
“…но почему-то зверь не бросился за мной. Вместо этого он развернулся и направился к другому мужчине, с которым уже успел что-то проделать минуту назад… – Парень сокрушенно покачал головой. Ну, понятно – эта утрата явилась самым сильным эмоциональным потрясением, которое он пережил (куда уж до него смерти бабушки, первому сексу и первому кокаину). – Я хотел вернуться, однако ноги влекли меня дальше… Вскоре между мною и теми беднягами встала каменная стена, перекрывавшая обзор. – Микрофоны дрогнули, и с ними дрогнуло лицо безволосого. Он с излишней поспешностью вновь открыл рот. – Еще никогда – даже в фильмах! – мне не доводилось видеть такого кошмара. Это… существо двигалось и убивало так непринужденно, будто это было для него привычной работой… Монстр. Мы, обычные люди, готовим похожим образом завтрак или водим машину…”
Вначале исчез звук, – парень пару секунд шевелил губами, будто рыба, – а следом голограмма. Лицо и микрофоны, потерявшие практически весь интерес к монологу, скрылись под шквалом помех. Через последние прорывалось что-то другое – извне, точно путник сквозь снежный буран.
Этим “другим” оказался безволосый, стоящий за стационарной трибуной. Пара ультратонких микрофонов целилась ему в мелкие белоснежные зубы. Над деревянной планшеткой торчали грудь и непосредственно физиономия. Новый персонаж был облачен в синий полицейский мундир, на котором отсутствовали какие-либо знаки отличия, если не считать двух стандартных нашивок. Коротко стриженная голова поворачивалась то в одну сторону, то в другую. Волосы блестели пока еще свежим гелем. За трибуной маячила растяжка с эмблемами Управления полиции.
Что касалось лица, то оно буквально излучало готовность ответить на все вопросы, не выходящие за пределы компетенции. Физиономия мужчины была нарочито искусственной, как у конструкта. Собственно, обычно пресс-служба Управления так и поступала, – гораздо проще отдать на расправу журналистам вышколенного конструкта! – однако этот случай не вполне вписывался в категорию “обычно”.
