Час урагана (СИ) - Амнуэль Павел (Песах) Рафаэлович
— Аркадий Германович Немировский. Мне сказали, что он здесь.
— Здесь? — поднял брови мужчина. — Кем? Врач? Медбрат? Я такого не знаю.
Таня смутилась окончательно и сказала с неожиданно возникшей злостью:
— Что у вас творится? Люди близких потеряли, а вы их у дверей держите, как в горсоветовской приемной. Немировский погиб во время урагана. А в списке опознанных его нет. Мне его мать сказала… Может, он в другом морге?
— Если погиб во время урагана, то — в этом, — деловито сказал медбрат и поднес к глазам бумагу — копию того списка, что висел на входной двери. — Нет тут никакого Немировского. Вы ему кто? Сестра? Жена?
— Любовница, — раздраженно объявила Таня, ей хотелось эпатировать этого человека, потерявшего, должно быть, в обстановке морга способность к состраданию. — Устраивает?
Мелькнула мысль, что когда-то это определение соответствовало истине — недолго, две недели всего, но соответствовало.
Медбрат странно хрюкнул, внимательно посмотрел в танино лицо, и неожиданно взгляд его стал совсем другим — не то, чтобы человеческим, но каким-то своим, понимающим и готовым помочь. Мужчина встал и кивком приказал Тане следовать за ним. Именно приказал, а не попросил — кивок был властным, так, возможно, товарищ Сталин предлагал садиться товарищу Жукову, пришедшему с докладом.
Миновали несколько дверей и вошли в комнату, где из мебели были только небольшой стол и два стула, на одном из которых сидел, раскачиваясь, молодой человек с длинным, как огурец, лицом, и перелистывал какие-то документы.
— Женщина желает опознать, — сказал медбрат и вышел, не добавив ни слова.
Сидевший за столом мужчина поднял на Таню измученный взгляд человека, не спавшего, должно быть, всю сознательную жизнь. Похоже, он не очень понимал, что происходит вокруг, и желал одного — опустить голову на подушку. Не дожидаясь приглашения, Таня села и приготовилась говорить, но мужчина начал первым:
— Следователь прокуратуры Жилин Александр Игоревич, — сказал он звонким голосом, контрастировавшим с погасшим взглядом так же, как контрастирует с ночной темнотой неожиданно взошедная луна. — А вас зовут…
— Таня… Татьяна Мартыновна Брикман.
— Чем я могу помочь вам, Таня… Татьяна Мартыновна?
Таня принялась рассказывать — с того самого момента, как в ее тель-авивской квартире раздался телефонный звонок. Жилин слушал, не перебивая, хотя рассказ получился, конечно, сумбурным, Таня сама мало что в нем поняла бы, слушая впервые и не зная всех причин и следствий. Дав Тане выговориться, Жилин сказал:
— Понимаю. Не опознаны, собственно, два человека. Мужчина и женщина. Женщина отпадает. Остается один.
— Но… — сказала Таня растерянно. — Почему вы говорите о неопознанных? Тамара Евсеевна сказала, что Аркадий… Значит, она уже…
— Возможно, — кивнул Жилин. — Скорее всего, это именно тот случай. Видите ли, вчера приходила женщина и вроде бы опознала… Во всяком случае, она закричала и упала в обморок. Ее отнесли в бокс, привели в чувство и оставили полежать, но она… м-м… ушла, так ничего и не сказав. Это странно, но бывает. Когда видишь близкого человека… Будто ступор наступает, не соображаешь, что делаешь… Высокая такая женщина, блондинка, пышная прическа, фигура немного странная, в плечах шире, чем в бедрах…
— Это она, его мать, — кивнула Таня. — Она звонила мне вчера.
— Вы хотите опознать…
— Да, — твердо сказала Таня.
Жилин неуверенно поднялся, бросив на Таню косой и все еще спящий взгляд, и пошел из комнаты, покачиваясь, будто матрос на корабле. Они свернули в один коридор, потом в другой и неожиданно оказались в большой комнате, где было много врачей и кто-то из милиции, и еще стояли какие-то люди, явно не родственники погибших, а те, кому быть здесь положено по долгу службы. Жилин, взяв Таню за локоть, подвел ее к высокому седому мужчине в белом халате и что-то пробормотал. Мужчина нахмурился, потом сказал громко:
— Как знаешь.
И они пошли дальше, в темный коридорчик, а потом попали в зал с мраморными столами, где было жутко холодно; странно даже, обстановка как в бане, а температура, будто в холодильнике. Это и был холодильник, а на столах лежали покрытые простынями тела, их было не два, а около десятка — наверное, не только неопознанные после вчерашнего урагана, но и другие — мало ли кто умирает бесхозным в огромном городе?
Жилин уверенно направился к одному из столов в дальнем углу, поддерживая Таню за локоть. Она понимала, о чем думает следователь, и хотела сказать, что не упадет в обморок даже если увидит… Мысль позволила Тане сосредоточиться и не отвести взгляда от лица человека, лежавшего на столе, когда Жилин приподнял простыню.
Глаза Аркадия были закрыты, и лицо выглядело спокойным. Голова была не повреждена, и Таня подумала с удивлением: «От чего же он умер?» Она ожидала всего — проломленного черепа, искаженного лица… Разве можно было упасть в обморок, глядя на спящего Аркадия?
— Вы знаете этого человека? — нетерпеливо спросил Жилин.
— Да, — сказала Таня. — Это Аркадий Немировский.
— Вы уверены? — настойчиво переспросил следователь.
— Конечно, — бросила Таня с прорвавшися раздражением. Почему он переспрашивает? Она что, могла не узнать Аркашу?
Протянув руку, она коснулась ладонью лица покойника, Жилин хотел помешать, но не успел, руки у него были заняты — он держал простыню.
— Не надо, — резко сказал следователь, но Таня сама отдернула руку: лицо Аркадия было холодным, как у покойника. Как у…
Рыдания наконец прорвались, Жилин поспешил набросить простыню и потянул Таню прочь. Она позволила увести себя, но у двери остановилась и перевела дыхание.
— Я думала… — сказала она, голос прерывался, и слова получались без окончаний, — я думала, что его… по голове… а он… как же тогда… почему…
— А, — понял Жилин. — Нет, на него ничего не упало, если вы это имеете в виду. Должно быть, он шел по улице, его понесло ветром, он упал… И тогда дерево… Нет, не свалилось, оно уже было повалено… Ветка… большая острая ветка проткнула ему грудную клетку… Извините, — поспешно добавил Жилин, увидев, как побледнела Таня.
— Как это возможно? — пробормотала она.
— И не такое вчера было… — пробормотал Жилин. — Оля Машерова… ей было четырнадцать… ее понесло и ударило боком об угол рекламного щита… Пойдемте, Татьяна Мартыновна. Нужно оформить протокол опознания, если вы не возражаете.
— Да, конечно, — сказала Таня, не двигаясь. — Только сначала… Не думайте, что я… Просто… Я хочу посмотреть, куда попала эта… ветка.
— Зачем? — нахмурился следователь. На его лице ясно читалось: тогда ты точно упадешь в обморок.
— Нужно, — твердо сказала Таня. Она знала, почему хочет увидеть «то» место. А Жилину знать это ни к чему. Ветка ее не интересовала. Она вообще не будет смотреть на рану. Заставит себя не смотреть. Ей нужно увидеть совсем другое.
Следователь что-то говорил, Таня не понимала ни слова, только упрямо мотала головой, сдерживая неожиданно подступившую тошноту, а потом чьи-то руки стянули наконец простыню с Аркадия, и Таня увидела…
Очнулась она в маленькой комнатке, где было жарко, как в пустыне Сахара. Гнусно пахло нашатерем. Таня лежала на жесткой кушетке, а Жилин сидел рядом на стуле и размеренно колотил ее по щекам, будто совершал неприятную, но привычную работу.
— Пришли в себя? — спросил он, не скрывая раздражения. — Я же предупреждал…
Таня полежала, гляда в потолок, и села, опираясь на руку Жилина. Тошнота прошла, мысли были ясными и не вызывавшими сомнений.
— При чем здесь ураган? — сказала она. — Аркашу убили.
Глава третья
— По правде говоря, — сказал Жилин час спустя, когда они сидели в его кабинете в городской прокуратуре, и протокол, написанный рукой следователя, был уже отдан на перепечатку, — по правде говоря, мне кажется, Татьяна Мартыновна, что вы чего-то не договариваете. Я не включил в протокол ваши слова об убийстве, извините. И вы понимаете — почему.
