Никита Елисеев - Судьба драконов в послевоенной галактике
Не сдерживаясь, я орал тогда: "Урод! Уррод! Дракон! Чтоб ты сдох! Гад, гадина!" И он... вдруг перестал плакать и посмотрел на меня человечьими, понимаете ли вы, чело-вечными глазами.
Я тогда ушел на кухню, уселся на стул.
Потом пришла Кэт. Она спросила что-то, я не ответил .
Тогда она сказала:
- Это - твой сын.
Вот все это я вспомнил сейчас и подумал: "А он-то помнит?"
- С Конторой, - сказал я, - сложности. Небольшие, но сложности. В лаборатории все-таки бабушка...
- Но я сдам экзамен, - убежденно сказал Степан.
- Конечно, - кивнул я, - но не в одном экзамене дело...
- Понятно, - Степан перестал улыбаться, поднялся и прошел в другую комнату.
(Нам с Кэт выделили большую жилплощадь после рождения Степана.)
Я крикнул ему вслед:
- Но ты не волнуйся, сделаем...
- Я и не волнуюсь, - отозвался Степан.
Я встал. Прошелся по комнате...
(Дзинь, дзинь... Мы с Куродо неплохо поработали - Куродо завалился спать Дзииинь. Возились с огнедлаками, и вот как они лопались... Дзиин, дзиинь... Слегка увлеклись и чуть сами не подзалетели, чуть сами не сделали - дзинь, дзинь, дзиинь... А какое там небо было... Алое... багровое... Лучше потолок, чем багровое небо... Дзинь, дзинь... Будто живешь в середине костра. И этот костер весь мир... Дзинь.)
Вошла Кэт. Мы поцеловались.
- Здравствуй... рыцарь, - сказала она на своем наречии.
- Здравствуй, принцесса, - ответил я.
Она, когда говорила так, то становилась похожа на Мэлори, печальную, грустную Мэлори.
Но Мэлори редко была печальной.
И Кэт редко так говорила.
Кэт уселась, положила ногу на ногу, сцепила руки замком на колене.
- Ты что, сегодня дежурная? - спросил я.
- Да, прибирала на кухне.
- Это черт знает что, - возмутился я, - муж нивесть где, а жену...
- Да понимаешь, какое дело, - протянула Кэт, - здесь скандалец небольшой вышел.
- Какой скандалец?
Степан вышел из комнаты и сказал:
- Я покусал Георгия Алоисовича.
Я повернулся к нему.
- Что у вас произошло?
- Ничего не произошло...
- Не ври мне...
- Я не вру. Просто мне не понравился Георгий Алоисович - и я его покусал.
- Он бы мог убить тебя, - сказала жена.
- Раз не убил, - ответил Степан, - значит, не мог...
- Прости, сын, - спросил я, - но дело слишком серьезно... Как же ты поступишь работать в Контору? А если тебе там тоже кто-то не понравится?
Кэт покачала ногой:
- Георгий дела поднимать не будет... Я говорила. И Глафира ...в общем... была... ну, не собиралась, словом, меня назначать дежурной; я сама попросилась...
- Я тебя понимаю...
Степан зелеными когтистыми лапами отколупывал краску на дверной притолоке, и этот вполне человеческий, подростковый жест взорвал меня, почти взорвал.
Я уже открыл рот, чтобы гаркнуть, но потушил крик, сдержался, взрыв не вырвался наружу, остался во мне, всосался в кровь.
- Степан, - сказал я спокойно, - что бы ни было, что бы ни случалось тебе надо научиться сдержанности. Ты должен помнить, что ты не один, ты связан тысячью нитями, - я обвел в воздухе круг, - с другими, прочими - со мной, с мамой, с бабушкой. Каждый твой поступок, уж извини, - это и наш поступок. Мы за него тоже ответственны... Ты ведь прекрасно понимаешь, почему Георгий Алоисович сдержался? Понимаешь?
Степан опустил голову.
- Ну, разумеется, - я усмехнулся, - для чего ему иметь неприятный... гм, гм - разговор... со мной. А теперь получилось так, что мне предстоит неприятный разговор с Георгием Алоисовичем. Я надеюсь, ты уже извинился перед ним?
Крокодилья морда Степана замоталась из стороны в сторону, и я снова прикусил губу. Он был отвратителен. Он был не такой, как я.
- Нехорошо, - сдержанно произнес я, - это очень нехорошо, Степа...Теперь мне придется идти извиняться... такие дела... Поэтому, что бы ни было, тебе надо научиться сдерживаться... даже если бы Георгий Алоисович назвал бы тебя жабенышем, а твою маму - драконовой подстилкой.
Степан поднял голову и посмотрел на меня изумленно:
- Откуда ты знаешь?
Кэт перестала покачивать ногой, откинулась на стуле:
- Ах, вот оно что... Степан мне этого не говорил.
Я мотнул головой:
- Да.. .Степа, и вот теперь мне не придется идти извиняться... Надобно сдерживаться... Это тебе - урок. Ни в коем случае не прерывай собеседника, дослушай до конца, а уж потом отвечай. Иначе видишь, что получается? Ты хотел скрыть причину своей ссоры с Георгием Алоисовичем, и скрыл бы, пожалуй, а поспешил, не сдержался - и пожалуйста, все выболтал... Ничего, Степа, иди... Мы эту проблему решим...
Степан повернулся. Ушел.
Мы с Кэт помолчали. Потом Кэт сказала:
- Он очень хороший мальчик. Поэтому я не поверила ему, что он так просто набросился на Егора... Но я представить себе не могла, что Егор...
- Теперь представляешь?
- Теперь представляю.
- Степа был сегодня в спортзале?
- Да. Я его возила. Он хорошо работал. Тренер его хвалил. Предлагал оставить.
Я почувствовал, как у меня дернулась щека:
- Тренажером? Ты в уме ли?
- Не знаю, - Кэт провела пальцем по столу, - не знаю, где ему было бы легче... Кажется, ему всюду будет тяжело. Одно меня радует: он умеет драться.
- Да уж, - усмехнулся я, - в обиду себя не даст.
Я поднялся и стал переодеваться.
- Ого, - сказала Кэт, - пластинки почернели. Это что?
- Немного обуглились, - объяснил я, - огнедлаки шутить не любят. Видал-миндал. Впрочем, тверже станут.
- Будем надеяться, - вздохнула Кэт.
Я вышел в коридор.
Мне очень хотелось дать по морде Георгию Алоисовичу, но я сам себя успокаивал, мол, с кем не бывает.
Из кухни вышла Глафира. Как обычно, на ней был легкий купальный халат, едва запахнутый на мощном голом теле.
- Ой, - обрадовалась она, - Джек прилетел! Давно?
- Не очень, - сухо ответил я.
- После санобработки сразу сюда - ой, как приятно. А Куродо ?
Я пожал плечами:
- Спит, надо полагать. Мне нужно с вами поговорить, с тобой и с Георгием.
- Ага, - Глафира обогнула меня и прошла по коридору к двери своей комнаты, - Георгия сейчас нет. Он на перевязке, а со мной, что же... Поговори.
Она толкнула дверь, и я вошел следом.
Я первый раз был у них в гостях. Все стены были увешаны трофеями Георгия. Там - коготь величиной с саблю, здесь - чешуя размером со щит, чуть поодаль - изогнутый клык, какие-то и вовсе непонятные, вырванные из тел убитых драконов приспособления... Их было много, но не настолько, чтобы заполнить собой все стены. В промежутках, в оставшихся свободными квадратах и прямоугольниках Георгий Алоисович развесил фотографии Глафиры - одетой, полуодетой и вовсе не одетой. Сочетание было забавное. Я обратил внимание на одну небольшую фотографию. Георгий Алоисович притулил ее почти неприметно под каким-то устрашающим, отвратительно прямым кинжальным клыком.
