Василий Головачев - Вне себя
Итак, Армстронг-92727?
Повторим, из чего складывается число: из девятки, двух двоек и двух семёрок, так? Каждая двойка – дуада излучает полярность, бинарность, подвижность и дерзость, отрицает Единое и создаёт соперничество. Кстати, на этих свойствах базируется и родной числомир, мир конкуренции, борьбы за власть и лживых ценностей. Не слишком позитивные свойства, надо признать. Однако что есть, то есть.
Семёрки, две гептады, олицетворяющие одухотворение, объединение и справедливость. По Пифагору семёрка – зеркальное отражение дуады-двойки, а в паре они дают Вечность. Прекрасно! И геометрия семёрки оптимистична: семигранник на матрице двух тетраэдров, полного и усечённого. Устремление в космос через остриё тетраэдра налицо.
И, наконец, девятка – эннеада, с которой начинается число Армстронга. Что о ней говорят эзотерики? Несёт высшую гармонию, Закон Добра и Зла, постижение цели и одновременно несовершенство и ограниченность, поскольку до завершения цикла числом 10 ей не хватает единицы. Главная форма – девятигранник, матрица – куб и усечённый тетраэдр. Обе формы утверждают застывшую эклектику тяжеловесности материальных композиций, грубую и зримую основательность. Что это значит? А чёрт его знает, надо посмотреть. Полетели?
Решение созрело.
Мироздание развернулось в воображении гигантской многослойной фигурой, каждый слой которой представлял собой Подвселенную со своими физическими законами, процессами и пространством. Проявилась способность быстрого счёта: Прохор мог почти мгновенно отсчитать нужное количество слоёв, ткнуть в точку выхода «курсор» воли и подождать, пока «душа» выберется в этот числомир.
Череда световых вспышек и тёмных провалов слилась в пульсирующую серую полосу, затем замедлила бег.
«Девяносто две тысячи семьсот двадцать шесть, девяносто две тысячи семьсот двадцать семь», – мысленно досчитал Прохор и начал «всплывать».
Темнота перед глазами стала с неохотой рассеиваться, но зрение полностью не восстановилось. Точнее, то, что видели в настоящий момент глаза Прохора-92727, не отличалось яркостью от позднего вечера на Земле.
Расплывчатые пятна, струи, неподвижные тени, провалы, округлости, обширные тёмные поля, косые решётки, рёбра – вот что донесли до «гостя» «окуляры» глаз местного Прохора и зрительные рецепторы. Лишь спустя какое-то время он начал различать порядок в пейзаже и определять предназначение видимых объектов.
Прохор-92727 стоял на балюстраде гигантской плотины, перегораживающей русло высохшей реки.
Небо этой местности было затянуто низкими фиолетовыми тучами, с проблесками тусклого зеленоватого и желтоватого цвета. Именно наличие туч и создавало эффект позднего вечера, хотя на самом деле здесь царил день.
Порывами дул пронизывающий ветер, заставляя Прохора плотнее застёгивать куртку и прятать лицо в воротник.
Слева всё ложе реки покрывали большие и маленькие воронки, словно его бомбили. Справа начинался провал до горизонта, в котором тонули слабые лучи света. Сначала Прохор принял провал за обыкновенное водохранилище, но его «родич» кинул направо мимолётный взгляд, и стало понятно, что это именно гигантское понижение рельефа, уходящее на неведомую глубину. То ли здесь взорвалась атомная бомба, то ли началась эрозия почвы, – мозг искал причину возникновения ямы таких размеров, – то ли плотина когда-то действительно сдерживала напор воды, когда провал был ею заполнен.
Впрочем, атомный взрыв Прохор отмёл как невероятное событие: в этом случае он разворотил бы и саму плотину, а она стояла практически неповреждённая.
Сзади послышались далёкие голоса.
Прохор-92727 оглянулся.
По срезу плотины бежали люди в серых балахонах. Они что-то кричали, но их крики относил ветер.
Послышался ещё один звук – словно кто-то бежал вдоль деревянного забора и проводил по нему палкой.
Люди попадали на бетонную дорожку.
Плотина начала вздрагивать и вибрировать.
Раздался приближающийся гул.
Прохор-92727 поднял голову и увидел падающий из туч на плотину вертолёт необычной – «звериной» формы. На борту высверкнула странная эмблема: двуглавый медведь в белом круге.
Из-под коротких крылышек вертолёта сорвались дымно-огненные струйки, понеслись к Прохору.
Он сорвал с плеча чёрный тубус, упал, перевернулся на спину, навёл тубус на вертолёт.
Ширкнула струя пламени, понеслась к вертолёту.
Винтокрылая машина попыталась увернуться от струи, неудачно подставила борт, и струя врезалась прямо в медвежью эмблему.
Раздался взрыв!
Плотина под Прохором заходила ходуном… и превратилась в гигантский мост через широкое ущелье! При этом изменилась и форма скал по обе стороны реки, и ложе самой реки: вместо бомбовых воронок на нём появились искрящиеся белые пятна соли. Не изменился лишь гигантский провал справа, уходящий в глубь земли и к горизонту. Он был заполнен не водой, а текучей тьмой, и смотреть на него почему-то было страшно.
Горящие обломки вертолёта посыпались в ущелье, превращаясь в стаю огненных, быстро чернеющих птиц.
Горизонт передёрнулся серией пульсаций, что, однако, никак не испугало местного Прохора; метаморфозы природы здесь были в порядке вещей.
Прохор-гость попытался найти в памяти «родича» упоминание о встрече с одиннадцатым Прохором, не нашёл и понял, что делать здесь нечего. В числомире-92727 шла непонятная война, и, хотя этот мир узла Капрекара казался достаточно устойчивым, жить в нём человеку «более твёрдых материальных устоев» не хотелось.
Прохор с облегчением нырнул в поток «движения без движения», понёсший его назад, к высотам-началам числоформной «матрёшечной» Вселенной. В своё тело он ворвался, как снаряд, готовый взорваться, однако не взорвался, а только пережил умеренной силы сотрясение. Открыл глаза, пытаясь сквозь плёнку слёз разглядеть, где он очутился.
Ласковые пальчики легли на щёки, пробежали по лбу.
– Всё хорошо, Проша, не дёргайся, – послышался нежный голос Устиньи.
Зрение восстановилось.
Машина ехала по какой-то улице крупного города в потоке других машин. Водитель в зеркальце заднего вида поглядывал на очнувшегося пассажира с любопытством и сомнением.
Саблин, сидевший впереди, оглянулся:
– Вовремя очнулся. Мы уже в Москве, подъезжаем к университету. Далеко был?
– Далеко, – хрипло ответил Прохор, благодарно кивая Усте, которая протянула ему захваченный ещё из Суздаля термос с горячим чаем. – В Безднах.
– И как там?
– Воюют…
Устинья округлила глаза, несколько секунд не сводила с него испуганного взгляда, и он успокаивающе прижал девушку к себе.
