Дмитрий Поляшенко - Тени у порога
Как-то с первого дня сложилось — спать прямо на сдвинутых треугольником диванах, не расходясь по каютам. Постоянно хотелось быть вместе. Пережитое на Камее спаяло бесшабашную троицу в крепкий экипаж. Иногда кто-нибудь вскакивал среди ночи и будил остальных, горя желанием поделиться свежей мыслью. Никто не ворчал. По чашкам неторопливо разливался крепкий чай или кофе, и начиналось обсуждение, порой тянувшееся до утра. Все это было очень похоже на посиделки у костра. Лядов даже положил на столик в центре оранжевую подушку. Трайнис строго посмотрел на это и благосклонно усмехнулся.
Сегодня время «контрольных звонков», как полупонятно обозвал сеансы связи с родственниками Лядов, уже прошло и Трайнис, развалясь перед экраном, изучал какой-то серьезный документ, судя по убористому шрифту и малому количеству абзацев без признаков диалогов и картинок.
Насвистывая, руки в карманы, в кают-компании появился Вадковский. Постоял на пороге и решительно направился к обеденному столу. Как-то само собой на станции сложилось полное отсутствие режима. Вне расписания экспериментов спали и ели кто когда и где хотел. Наверняка незримо присутствующие психологи для себя уже объяснили это явление.
Лядов и Трайнис посмотрели на Вадковского. Роман жадно жевал, не присаживаясь. В ответ на вопрошающие взгляды пожал плечами:
— Ментоскопирование. Третье, глубокое и последнее.
— Ничего не помнишь?
Вадковский покачал головой:
— Без обратной связи. Просто забылся на два часа.
— Слава, тебе первому делали...
— Гинтас, мне тоже ничего не рассказали.
Трайнис пожал плечами:
— Зачем скрывать от нас наш же жизненный опыт?
— Это больше, чем опыт, — сказал Вадковский. — Подсознание и сверхсознание лишь изредка прорываются к тебе. Гипотеза полиментальности предполагает...
— Ну-ка, — Трайнис поднялся от монитора. — Рассаживайтесь.
Это тоже стало правилом — обсуждать серьезные темы только «у костра». Здесь никто никого не перебивал, каждый знал, что его внимательно выслушают, какую бы ахинею он ни нес. На эти мгновения они становились одним мозгом с общей памятью. Слишком сильны были испытания, перенесенные вместе.
Последним в треугольник диванов пробрался Вадковский с уставленным доверху подносом.
— Проголодался я что-то, блуждая по подсознанию. Так вот, полиментальность допускает несколько слоев осознания действительности. Причем действительности не только очевидной, но и умозрительной, воспринятой, искаженной и созданной твоими рецепторами, умом, знаниями, опытом. Сюда же можно отнести медитацию, сатори и все такое. Все это пути различить скрытые грани реальности. Ты всегда видишь, — Вадковский обвел рукой кают-компанию, — только часть реальности. Даже при простом расширении видимого спектра мир усложняется.
— Это из древних книг, — уверенно предположил Трайнис.
— Нет. Это из современной литературы о стелларменах. Так вот. Ментоскопирование, особенно глубокое, забирается в дебри, недоступные сознанию. То есть недоступные тебе, твоему «я», среднему уровню проникновения в действительность, сложившемуся у подавляющего числа людей. Что увидело на Камее подсознание и сверхсознание, какие они сделали выводы...
— Я не про это. Это мое подсознание. В конце концов, мне интересно.
Вадковский замялся:
— Видимо, эксперты не хотят смазывать картину этой информацией.
— Чего там смазывать? Перли по Камее как танки.
— Значит, есть причины. Вдруг ментоскопированием они ничего в нас не нашли? Вот и молчат. Такая информация тоже может тебя обескуражить, озаботить, снизить тонус, то есть опять же смазать картину.
Молча ждали, пока Вадковский наполнит тарелку. Роман взял в руки ложку и огромный кусок хлеба.
— У сверхсознания совсем другие рецепторы, как следствие — другой спектр восприятия, — продолжил он, жестикулируя ложкой и хлебом. — Сверхмир — назовем его так или истинной реальностью, — видится иначе. Видеть его могут только стеллармены. И еще просветленные. Но просветленные во все века были разъединены, их дар был стихиен. Часто они были элементарно плохо образованы и не понимали, что видят, а главное — почему так видят. А многие даже не подозревали о наличии таких способностей. — Вадковский похлебал борщ. — Это мы перли по Камее как танки, а где гуляло наше сверхсознание в тот момент — неизвестно. Может быть спало в райских кущах. Может быть, было внутри тех «черных ящиков», что упоминал Ангрем. Вот бы заглянуть в них.
Вадковский на секунду задумался, набил полный рот и временно выпал из разговора.
— Угу. А подсознание тем временем вырубало эти самые кущи, — сказал Трайнис. — Помнишь свою статистическую таблицу?
Вадковский удивленно распахнул глаза.
— Таблицу? А, внеорбитальные полеты.
— Мы едва не попали в строчку «необъяснимые исчезновения».
— Да уж. Или едва не организовали новый раздел — цивилизацию на троих, будь на Камее безопасно.
— На троих, — фыркнул Лядов. — Портвейн.
— На сегодня ты последний? — спросил Трайнис.
— Муа, — кивнул Вадковский, жуя.
— Отлично. Есть что обсудить.
— Что ты там читаешь? — кивнул на монитор Лядов.
— Нечто древнее по экзобиологии, — сказал Трайнис.
— Посвежее разве нет ничего? Или в энциклопедии закрыли современный сектор?
— К счастью, нет. Просто древний автор при минимуме информации включал фантазию и строил весьма любопытные гипотезы. Как и мы здесь.
— По Камее ничего?
— Пусто.
Лядов задумался. Незримые ученые, гоняющие экипаж «Артемиды» по экспериментам, явно создали условия, чтобы участники броска на Камею варились в собственном соку. О результатах не сообщают, с родственниками и друзьями дозволены к обсуждению лишь общие темы, Пространство, этот титанический потомок древнего Интернета, свелось к обширной, но банальной Большой энциклопедии. Им даны только базовые знания и личный опыт. Значит... Лядов почувствовал, что случайно подобрался к какой-то неожиданной и очень важной мысли. Вадковский большими глазами уставился на него. Смотря в упор на Романа, Лядов думал: «Либо для институтов и СКАДа с нашим уходом с Камеи ничего не изменилось — псевдоноогенные феномены могут проявляться везде, даже рядом с Землей, либо они допускают, что в нас после посещения Камеи появилось нечто, и они просто ждут проявления этого, маскируя ожидание под карантин. Так или иначе, ученым известно что-то, связанное с феноменом Камеи, чего не знаем мы. Либо знаем, но не придаем значения. Либо видели, но не осознали. В любом случае неизвестно сколько нам еще сидеть на станции. Это не стандартный карантин, это же ясно. В нас нет никаких вирусов. Похоже, устаревшими средствами наука хочет вскрыть тайну, которая ей не по зубам. Остается брать тайну измором. Или признать правоту стелларменов».
