Константин Волков - Звезда утренняя
Михаил Андреевич лежал с закрытыми глазами и молчал.
Виктор Петрович и Наташа прошли в лабораторию и там вместе произвели анализ. Склонившись над микроскопом, молодая женщина торопливо делала подсчеты. Когда все было закончено и результаты анализа лежали в виде лейкоцитарной формулы, академик просмотрел ее и помрачнел.
— Белокровие! — сказала Наташа. — Типичный лейкоз!
Если раньше количество белых шариков было значительно больше нормы, так как организм призывал на помощь все свои оборонительные силы, то сейчас в кубическом миллиметре крови едва насчитывалась тысяча лейкоцитов. Изменился и самый их состав. Преобладали формы, свидетельствующие о разрушении, о катастрофическом ухудшении состава крови. Число красных кровяных телец также было значительно ниже нормы.
— Сейчас же надо сделать переливание крови, — сказал академик. — Какая у него группа?
— Вторая.
— Очень хорошо! Моя кровь подходит. Берите скорее и пойдемте к нему…
Наташа стала кипятить шприц. Лейкоцитарная формула ясно говорила, что в организме Михаила Андреевича происходят чрезвычайно опасные явления. Кроветворные органы были, очевидно, парализованы, а резервы организма истощились. Помочь могла только кровь другого человека. Надо было действовать быстро, и Виктор Петрович, ни минуты не раздумывая, предложил себя в качестве донора. Академик засучил рукав рубашки. Наташа проворно взяла у него 300 кубических сантиметров алой животворной крови. Едва место укола было прикрыто кусочком ваты, Виктор Петрович поспешил к больному. Академик сам руководил операцией.
Пока делали переливание крови, остальные астронавты стояли в дверях, так как всем уже стало известно о тяжелом положении астронома. Никто не задавал вопросов. Михаил Андреевич лежал неподвижно на спине и не произносил ни слова. Лицо его покрывала мертвенная бледность.
Несмотря на то, что все было сделано с предельной быстротой, переливание крови никаких результатов не дало. Виктор Петрович с тревогой смотрел на умирающего.
Теперь становилось ясно, что над ученым уже веяло дыхание смерти.
— Скажите, как вы себя чувствуете? — спросила Наташа.
— Кружится голова… — едва слышно ответил астроном. — Болит очень…
Широко раскрытые глаза ученого вдруг начали бессмысленно блуждать по сторонам. Больной, видимо, старался остановить их движение, но не мог. Глаза вышли из подчинения его воле.
— Дайте ему пентоксил! — сказал академик. — Скорее! Дорога каждая минута. Наташа бросилась к аптечке.
— Захватите глюкозу! — кинул ей вдогонку Виктор Петрович. — И витамин «В». Надо сделать инъекцию.
Академик Яхонтов не считал себя медиком. Его основной профессией была палеонтология, но всякий палеонтолог в то же время является биологом и поэтому ближе стоит к медицине, чем представители точных наук. Из шести астронавтов только Наташа имела медицинское образование, да и то среднее. Естественно, что лечить больного пришлось самому начальнику экспедиции. Всем хотелось знать, в каком положении находится больной товарищ, и Виктора Петровича засыпали вопросами. Но он ничего не мог на них ответить.
— Неужели он умирает? — огорчался Сандомирский.
— Лейкоз! — ответил Виктор Петрович. Это латинское слово обозначало заболевание всей системы кроветворных органов, глубокое поражение организма, быстро приводящее к роковому концу.
Профессор Шаповалов уже ничем не напоминал теперь веселого толстяка, каким все привыкли его видеть.
На койке лежал человек с заострившимися чертами лица, ослабевший настолько, что ему было трудно даже говорить.
Но вливание глюкозы оказало свое действие. Умирающий почувствовал приток сил. Он открыл глаза.
Наташа сидела у него в ногах. Яхонтов стоял около постели, а другие астронавты находились в дверях, так как никому не разрешалось входить в каюту астронома, кроме Наташи. Они издали наблюдали, как совершается великое таинство смерти.
— Михаил Андреевич, мы сделали переливание. Теперь дело пойдет на поправку, — убеждала астронома Наташа.
Профессор посмотрел на молодую женщину, склонившуюся над ним, и его глаза приняли сознательное выражение. Он пытался что-то объяснить.
— Что вы хотите сказать? — спросила Наташа.
— Бесполезно… — прошептал профессор.
— Почему — бесполезно? Наоборот, всё в порядке! — хотела его утешить Наташа.
— Бесполезно… Лучевая… лучевая болезнь!.. Смерть! Другого исхода… нет… Не может быть… Виктор Петрович не верил своим ушам:
— Почему — лучевая болезнь? Как вы могли захворать? Где?
Если это была лучевая болезнь, то средства, примененные для спасения больного, уже не могли прекратить разрушительное действие радиоактивных частиц. Очевидно, отравление было слишком сильным, но переливание крови, питательный препарат глюкозы и сильная доза пентоксила поддержали на некоторое время организм профессора в борьбе со смертью.
Михаил Андреевич медленно заговорил. О том, что произошло, он рассказал отрывисто, отдельными словами. С трудом можно было понять, в чем дело. Впервые участники экспедиции узнали, как профессор попал в Ущелье Горячих Скал.
Яхонтов был вне себя.
— Почему же вы молчали? — изумлялся и одновременно возмущался он. — Взрослый человек! Ученый! Неужели вы не понимали, что обрекаете себя на страшную смерть! Нужно было немедленно принять меры…
Больному снова стало хуже. Он говорил отдельными фразами, делая большие паузы, порой оставляя мысли недосказанными:
— Я хотел… Надо было… Что-нибудь и для себя… Лично… Главная роль у других… Начальник… Пилоты… Хотелось иметь свое… Только свое!.. Научная репутация. Имя…
Академик понял и теперь глядел на больного, бледный и от скорби и от негодования. Постепенно чувство сострадания взяло верх.
Профессор еле слышно говорил:
— Надеялся на организм… Не думал… что…
— Голубчик, как вы могли это допустить? — не мог успокоиться академик.
— Пока мог… работал над этим вопросом… Самостоятельное исследование…
— Какое несчастье! — не выдержала Наташа. Профессор сделал знак, чтобы Виктор Петрович склонился поближе, и прошептал:
— Там, письмо жене… Передадите… Если удастся вернуться… Дети…
Он хотел еще что-то сказать, но внезапно по лицу его пробежала судорога. Рот остался полуоткрытым, а левый глаз замер неподвижно.
Наташа громко вскрикнула и закрыла лицо руками.
— Умер? — спросил шепотом вошедший на цыпочках Сандомирский.
Академик отрицательно покачал головой.
