Елена Хаецкая - Космическая тетушка
– За что? – спросил я как человек, которому терять уже нечего.
– За контрабанду оружия, – ответила Бугго точно таким же тоном.
* * *Сойдя со старой орбиты «Эльбея – Хедео – Лагиди» (древесина – медь – сахарная свекла), «Ласточка» превратилась в блуждающую звезду, и это странным образом пошло ей на пользу. Особенно после того, как в ее брюхе завелся Охта Малек. Его влияние на корабль внешне было почти незаметно, однако мутации происходили постоянно. Изредка Малек возникал в рубке или прямо в каюте Бугго – шерсть заляпана, глазки счастливо блуждают – и докладывал о новшествах, успешно им введенных. После чего исчезал.
А «Ласточка» гудела все увереннее и все шибче бегала по исхоженному вдоль и поперек космосу, притыкаясь то к одной знакомой планете, то к другой. Ее трудолюбивое чрево наполнялось то посудой и мебелью, то бумагой, то естественными продуктами питания, а изредка – и пассажирами.
Капитана «Ласточки» знали в десятках фрахтовых контор. Ее любили в портовых кабачках, и встречные корабли весело салютовали ей в знак приветствия.
«Человек – существо безнадежно провинциальное, – сказал однажды Хугебурка своему капитану, уводя ее из очередного бара на корабль. Каблуки ее туфель счастливо сплетались при каждом шаге. – Он будет выстраивать себе провинцию даже посреди галактики. И всегда ему необходим свой собственный, маленький, насквозь обжитой мирок. Мой кабатчик, мой бригадир портовых грузчиков, знакомые громилы в знакомом переулке и личный приятель из числа белых карликов в черной дыре. Чтоб непременно все свое».
«Ага, – подтвердила Бугго. – Именно. Свой космос. Весь!»
«Думаете – всё, обжили? Везде расставили метки, вешки и фишки?» – спросил ее Хугебурка, многоопытный.
«Именно, – отозвалась Бугго и посмотрела на него с вызовом. – Куда это вы клоните?»
«Ощущение безопасности – опасно», – сказал Хугебурка.
«Вы – трупная птица», – фыркнула Бугго.
«Когда дорога становится слишком накатанной, она обрывается».
Тут Бугго оступилась, схватилась обеими руками за Хугебурку в попытках удержать равновесие, и оба полетели в грязь.
«Я отказываюсь считать, что это символично!» – объявила Бугго, сидя на земле.
В портах принято было демонстративно удивляться тому, что Бугго не стареет. Но в ее «вечной молодости» как раз не было ничего удивительного: у эльбейцев признаки возраста начинают проявляться после шестидесяти по счету Земли Спасения.
Немного сдал Хугебурка, сделался еще более сухим и унылым. У него имелся теперь свой счет в том же банке, что и у Бугго, но идея спокойной старости по-прежнему оставалась для него чистой абстракцией: пока не угомонится Бугго Анео, об отставке нечего и думать. И он об этом не думал. Имелись у старшего офицера «Ласточки» заботы поважнее: сопровождать капитана в конторы и с кислым видом маячить поблизости, пока она обсуждает условия контракта и торгуется, отчаянно ругаясь; разыскивать ее по кабакам и вытаскивать из дурацких историй; часами обсуждать с ней то или иное предложение для «Ласточки» – и перемещаться по космосу, где за минувшие годы они прогрызли столько нор и ходов.
Несколько раз им с Бугго приходилось отбивать Антиквара от разъяренных врагов – Калмине время от времени попадал в трудные ситуации, но обычно все заканчивалось вполне благополучно. Случалось, пускался в необъяснимые странствия Охта Малек – как и все люди, механик был не чужд слабостей. Он был предан кораблю и капитану почти болезненно – так, как чуткая душа бывает предана телу и никак не меньше; но не всегда хорошо ориентировался во времени и пространстве.
После тяжелого ранения Бугго осталась хромой, но даже увечье не приблизило к ней старость и не уменьшило ее женской притягательности. Хугебурка с неподкупной свирепостью продолжал охранять ее – от хитрых людей и дурных обстоятельств, как будто был пожилой дамой, приставленной к юной, легкомысленной особе. И, как правило, старшему офицеру очень не нравилась компания, в которой он обнаруживал в конце дня своего капитана.
* * *Они привезли на Варидотэ большую партию сверхпрочной сверхпрозрачной посуды – как бы несуществующей. В страшной моде был эффект заполнения «пустого пространства» яствами: над столом словно бы висели в воздухе куски мяса и изящно нарезанные фрукты; тушеные овощи приподнимались над пустотой в невидимых тарелках, разложенные пестрыми горками; на расстоянии ладони от скатерти подлива принимала причудливые формы…
Это были хорошие дни. Антиквар, пышный, чуть располневший за годы благополучия, тонул в море местных красавиц и осыпал их подарками, советами и любовью. Бугго, в роскошных нарядах, скрадывающих своей нелепостью изъяны ее фигуры, расхаживала по конторам, бесстрашно глотала там крепкие напитки и критиковала контракты, а вечерами – в том же платье, несколько уже чумазом, – отплясывала в барах на краю летного поля. Она знала, что поблизости спит в темноте ее «Ласточка», и от этого на душе делалось тепло, точно всю ее окутывало меховым палантином.
В тот вечер у капитана «Ласточки» было странное общество. Двое молодых людей, парень и девушка. Они не столько забавляли, сколько раздражали ее. Бугго приметила этих двоих сразу, как только вошла в бар: иссиня-черная кожа, острые, точеные черты и узкие глаза, словно бы рассекающие широкую гладь лица повыше круглых скул.
Завидев Бугго, они быстро отвели от нее взгляд, сблизились лбами и зашептались. Бугго усмехнулась – с ленцой, многоопытно, – взяла себе выпивку и местную закуску из каких-то фиолетовых морепродуктов, похожих на отрубленные человеческие пальцы. Удобно устроилась возле стены под тусклой лампой.
– Кто они? – спросила она у кабатчика, показывая на парочку.
– Эти? – Он передернул плечами. – С Овелэ. Нелегальные эмигранты, я думаю. Сидят тут каждый вечер, пьют что подешевле. И берут всего стакан. Один на двоих. Только место занимают.
– Ясно, – сказала Бугго, царственным жестом показывая собеседнику, что он свободен.
Народу в баре было немного, и почти понапрасну выделывала невероятные трюки на кольцах под потолком миниатюрная гимнастка с детскими глазами и ртом взрослой, много плакавшей женщины. Она осторожно перемещала свое тело, обтянутое серебристо-синим шелком, изгибалась под невероятными углами, то разводила ноги, то сводила их и касалась пятками затылка, отогнув пальцы, глядевшие в прорези блестящего чулка.
Бугго то и дело посматривала на воздушную танцовщицу, но больше интересовалась собственной выпивкой. Пышные юбки, собранные внизу в валик и подвязанные десятком бантов, заняли изрядное пространство вокруг Бугго, служа препятствием всему внешнему, буде оно затеет посягнуть на особу капитана. Банты то и дело развязывались, и Бугго наклонялась, чтобы затянуть их потуже, и тогда в низком вырезе на спине видны были ее смуглые лопатки – одна ассиметрично задранная, как подраненное крыло, – и две пушистые родинки, одна под другой, прямо на соседних косточках позвоночника.
