Карл Саган - Контакт. Научно-фантастический роман
И она вновь поглядела на него с сочувствием. Сотни поколений миром правили люди куда худшие, чем Китц. Ему просто не повезло — дорвался до клюшки, когда в правила игры вдруг внесли изменения.
— …И даже если вы сами верите в каждую подробность своего рассказа, — говорил он, — разве не ясно, как плохо обошлись с вами внеземляне? Воспользовались обличьем вашего горячо любимого отца, сыграли на самых искренних чувствах. А потом, не поставив вас в известность, засветили все пленки, уничтожили все результаты съемок, даже не позволили оставить там эту дурацкую пальмовую ветвь. Весь инвентарь на месте, отсутствует немного пищи, появилось некоторое количество песка. Итак, за двадцать минут вы что-то сжевали и высыпали из карманов припасенный песок. Вернули они вас примерно через наносекунду после отправления, значит, для постороннего наблюдателя вы никуда и не летали. Если бы внеземляне стремились дать нам понять, что вы и в самом деле где-то побывали, тогда вы вернулись бы через день… через неделю, правильно? Если бы внутри бензелей какое-то время ничего не было, мы просто не могли бы не понять, что вы куда-то улетели. И они не стали бы сразу отключать Послание, если бы хотели как-то облегчить вам жизнь. Так? Вы же понимаете, насколько этот факт компрометирует вас! И они не могли не понимать этого. Тогда зачем же им преднамеренно ухудшать ваше положение? Ваш рассказ они могли бы подтвердить разными путями — ну хотя бы дать какую-нибудь памятку. Могли бы позволить вам возвратиться с отснятыми кадрами. Кто тогда заподозрил бы обман? Почему же они поступили иначе? Почему внеземляне не захотели подтверждать ваш рассказ? Ведь вы так долго пытались разыскать их. Или им не нравится все это? Элли, ну как можно поверить, что эта история действительно произошла? Если это и не выдумка, как вы утверждаете, то все ваши видения — просто… иллюзия. В этом трудно признаться себе, я понимаю. Никто не сознает, что слегка потерял рассудок. А учитывая перенесенное вами психологическое напряжение, подобный исход достаточно вероятен. И если приходится выбирать между временным помешательством и преступным сговором… Может быть, вы все-таки обдумаете это, Элли?
Она уже успела подумать.
В тот же день, чуть позднее, она встретилась с Китцем наедине. По сути дела, ей предложили сделку. Элли не горела желанием соглашаться, впрочем, Китц был готов и к подобному повороту событий.
— Я вам не понравился с первого знакомства, — заявил он, — но как человек я выше этого. Мы будем благородны. Мы уже отправили в прессу сообщение, что Машина была запущена и не сработала. Естественно, мы пытаемся разобраться в чем дело. Учитывая неудачи в Вайоминге и Узбекистане, особых сомнений наше заявление не вызовет. Через несколько недель мы объявим, что положение не изменилось. Мы выполнили все возможное, но продолжение работ требует чрезмерных расходов. Быть может, человечеству просто не хватает еще ума. Но все-таки Машина представляет известную опасность. Как мы всегда и полагали. Машина может взорваться или произойдет что-нибудь подобное. Короче, подводим итог: предпочтительнее заморозить эти работы… до лучших времен. Во всяком случае, мы старались. Хадден вместе со своими друзьями, конечно, возражал бы против этого, но теперь, когда он отправился в заоблачную высь…
— Это всего триста километров отсюда, — перебила она.
— Ой, значит, вы не слыхали? Сол умер в тот самый момент, когда включили Машину. Не правда ли, странно? Извините, что забыл сообщить вам. Ведь вы были… друзьями.
Она уже не знала, верить ли Китцу. Хаддену было немногим больше пятидесяти, и он, безусловно, находился в добром здравии. Придется разузнать обстоятельства.
— И какое же место в ваших фантазиях отведено нам? — спросила она.
— Нам? Кому это «нам»?
— Нам. Пятерым, находившимся на борту Машины, когда она, как вы утверждаете, не сработала?
— Ах это. Ну с вами еще поговорят, а потом отпустят. Я надеюсь, что у всех вас хватит ума держать язык за зубами. Но на всякий случай, так сказать, безопасности ради, мы заготовим медицинские заключения. Вот вам общие контуры. Слабый самоконтроль. Все вы принадлежите к числу бунтарей общественной системы, в которой были воспитаны. Вообще, это хорошо. Независимость положительно характеризует человека. Мы приветствуем это качество в ученых. Но напряжение последних лет… Нет-нет, ничего страшного, простое переутомление. В особенности ему подвержены доктора Эрроуэй и Луначарский. Это они обнаружили Послание, прочитали его, а потом убедили правительства в необходимости строить Машину. Но трудности, саботаж, неудачный запуск… Это тяжело. Столько трудов, и без всякого вознаграждения. А ученые — хрупкий народ. И если окажется, что вы слегка свихнулись, все будут только сочувствовать. И ничего более. Но никто не станет вам верить. Никто. Правда, если вы будете вести себя хорошо, этих заключений никто не увидит. Мы покажем миру, что Машина на месте. Едва расчистят дороги, сюда пропустят группу избранных фотографов. И мы покажем им Машину. А что экипаж? Конечно, экипаж испытывает разочарование. Приуныл. И пока не желает разговаривать с прессой. Ну как, по-вашему, изящный план? — улыбнулся он. Надо же, еще добивается, чтобы она одобряла его выдумки. Элли промолчала. — Как хотите, а по-моему, мы даже слишком сговорчивы, если учесть, что выбросили два триллиона долларов, получив за это кучу дерьма! Вас можно было бы упечь в тюрьму, Эрроуэй. Пожизненно! А мы отпускаем вас. Даже оставим вам всю поживу. Я думаю, мы поступаем как джентльмены. Дух тысячелетия. Машиндо, Элли.
22. Гильгамеш
Но никогда не вернется
Лишь то, что скрашивает нам жизнь.
Эмили Дикинсон. «Стихотворение номер 1741»И вот наступило время, повсюду объявленное зарей новой эры, когда похороны в космосе сделались привычной роскошью. Хорошо разрекламированная услуга особенно привлекала тех, кто в прежние времена завещал бы рассеять свой прах над графством, в котором вырос, на худой конец, над заштатным городком, где впервые сколотил состояние. Теперь такие люди могли распорядиться, чтобы их останки вечно, в обыденном понимании этого слова, кружили над Землей. Следовало только упомянуть об этом в завещании. Тогда, конечно, если у вас хватало на это денег, после смерти и кремации останки запрессовывали в крохотную, почти игрушечную урну с именем, датами рождения и смерти и небольшой эпитафией. По выбору покойного урну мог украсить религиозный символ (один из трех основных). Потом в компании сотен столь же миниатюрных гробов ракета уносила останки вверх на промежуточные высоты, чтобы не загромождать область геосинхронных орбит вверху и избежать сопротивления атмосферы на низких орбитах. И пепел усопших триумфально закружил над планетой в самом сердце поясов Ван Аллена, охваченный протонными бурями, — в эти края не отправит свой корабль ни один космический капитан, находящийся в здравом уме. Но у праха разума нет.
На этих высотах Землю охватило редкое кольцо погребальных спутников, хранящих останки выдающихся граждан планеты, которые несведущий звездный гость вполне мог бы принять за скорбное кладбище космического века. Опасность, связанная с посещением, исключала визиты скорбящих родственников.
Представляя себе это роскошное зрелище, С.Р.Хадден просто дивился, какой малой долей бессмертия согласны довольствоваться достойные богачи. Органические части их тела — мозг, сердце и все прочее, что придавало им внешний облик, — испепелялись в процессе кремации. После огня от тебя не остается уже ничего, думал он, — только пепел и кучка дробленых костей. Даже развитая цивилизация едва ли сумеет восстановить по ним твой облик. Вдобавок гроб с твоим прахом будет медленно печься в поясах Ван Аллена.
Куда спокойнее перед смертью сохранить некоторое число живых клеток со всей ДНК. Хаддену представлялась уже некоторая корпорация, за солидную плату замораживающая клетки эпителия, а затем отправляющая их на орбиту над поясами Ван Аллена, может быть, проходящую даже выше геосинхронных. Для этого и умирать не нужно. Делайте все заранее, пребывая в здравом рассудке. А уж потом инопланетные микробиологи или их земные собратья из далекого будущего воссоздают твое тело, клонируют его буквально из ничего. Ты же, потягиваясь, почесываясь и зевая, просыпаешься в десятимиллионном году. И пусть они ничего не могут поделать с твоим прахом — будут существовать многочисленные копии твоего генетического кода! Тогда можно считать себя в принципе живым. Физически ты будешь жить вечно.
Но Хадден размышлял, и даже эта схема начинала казаться ему слишком скромной. По правде говоря, жить будешь не ты — несколько клеток, соскобленных с одной из пяток. В лучшем случае по ним сумеют воспроизвести только твой внешний облик. А вовсе не тебя со всеми причудами и привычками. Серьезные люди могут прилагать к наследственной информации семейные фотографии, подробнейшие автобиографические описания, все любимые книги и записи… всю доступную информацию о себе. Даже марки лосьонов после бритья и диет-колы. Идея отдавала крайним эгоизмом и этим нравилась ему. В конце концов век и так породил эсхатологическую лихорадку. Так что не худо подумать о себе самом… и с неменьшим пылом, чем иные борцы за сохранение видов, экологии планеты или претенденты на массовое вознесение в числе избранных.
