Виталий Забирко - Вариант Пата
Пригнувшись, чтобы не зацепиться головой за низкую притолоку, Крон вошёл во двор Гирона, большой, пыльный и пустой. В углу двора в куцей тени одинокой чахлой ладиспенсии полулёжа дремали два стражника в расстёгнутых кожаных латах, одинаково раскинув ноги в жёлтых легионерских сандалиях. На ступеньках крыльца, в грубом кожаном фартуке на голое тело, сидел мрачный и злой, как бастурнак, Гирон, а писец, жестикулируя и брызгая слюной, визгливо чем-то ему грозился. Под бородой у Гирона ходили желваки, руки, сложенные на коленях, то и дело сжимались в кулаки, но он молчал.
Услышав за спиной шаги, писец повернулся и осёкся, узнав сенатора. Ощерившаяся мордочка разъярённого хорька с гнилыми зубами мгновенно приобрела умильное, подобострастное выражение, спина угодливо согнулась, и писец быстро засеменил навстречу своему господину.
— Здоровья и счастья сенатору Крону! — залебезил он.
Услышав имя сенатора, дремавшие стражники вскочили на ноги, спешно застёгивая панцири. Крон молча прошёл мимо писца прямо к Гирону. Мастер медленно встал.
— Приветствую тебя, сенатор, — мрачно сказал он.
— И я тебя, — небрежно махнул рукой Крон. — Как работа?
— Всё сделано ещё утром, господин, — затараторил писец за спиной, — и все оттиски разнесены по адресам…
— Ты, кажется, чем-то недоволен, Гирон? — спросил Крон, не обращая внимания на писца.
Гирон вскинул голову и прямо посмотрел в глаза Крону.
— Да, сенатор.
— Да ну?! — притворно удивился сенатор. — И чем же это?
— Тобой, сенатор. — Гирон продолжал смело смотреть на Крона. — Я свободный человек, сенатор. Зачем ты сегодня на ночь приставил ко мне стражу, будто к рабу своему? Если ты ко мне ещё раз пришлёшь этого мозгляка, то я удушу его вот этими руками!
Он поднял перед собой огромные, узловатые, чёрные от краски ладони. Писец на всякий случай отступил за спину сенатора.
Крон рассмеялся и жестом подозвал Атрана. Раб, поняв его, достал из-за пазухи кошель и развязал. Крон взял из кошеля две монеты и небрежно бросил их через плечо.
— Это тебе за работу, — сказал он писцу.
Реакция у писца была отменной. Звона падающих на землю монет Крон не услышал.
— Ценю твою откровенность, мастер Гирон, — сказал он. — А теперь скажи: за этот оттиск «Сенатского вестника» ты получил деньги вперёд?
Гирон чуть заметно кивнул.
— А если бы тебя ночью не разбудили, оттиск был бы готов к утру?
Мастер угрюмо молчал.
— Можешь считать меня своим благодетелем, за то, что не сидишь сейчас в долговой яме и не бит прутьями…
Крон повернулся к Атрану.
— Зайди в печатню, разбуди стражу и отправь домой. Да, и дай подмастерьям по звонду за работу.
Он подождал, пока Атран скроется в дверях дома, и, поймав писца за ухо, притянул к себе.
— Что у них с Калецией? — спросил сенатор, кивнув в сторону дверей.
— У них… — загримасничал от боли писец, в то же время пытаясь усмехнуться. — Хи-хи…
Крон оттолкнул от себя писца. Слушать дальше не было необходимости. По ухмылке писца всё было ясно.
— На сегодня ты свободен, — объявил сенатор.
Писец, поминутно кланяясь и благодаря, исчез со двора. И тут же из дверей печатни стали выскакивать заспанные стражники, на ходу застёгивая доспехи и приветствуя сенатора. Крон пересчитал их взглядом, затем махнул рукой, отсылая домой. Когда дверь на улицу захлопнулась за последнем стражником, он расслабленно опустился на ступеньки.
— Садись, — предложил он Гирону.
Мастер молча сел рядом.
— Мне бы не хотелось, чтобы моё хорошее отношение к тебе изменилось, — просто сказал Крон и положил руку на колено Гирона. — Но в последнее время я не узнаю тебя. Раньше у тебя не было ничего, кроме рваной туники и массы идей в голове. Я дал тебе звонды, и половину своих идей ты смог воплотить в жизнь — подарил Пату производство бумаги, печатный текст… Но это и всё. Обилие звондов притупило твои мысли, ты перестал работать головой, а теперь не хочешь и руками. Ты увлёкся женщинами и вином — у тебя сейчас всё есть. Нет только идей в голове.
Сенатор встал и отряхнул тогу.
— Мой тебе совет на прощание — работай. Мне будет искренне жаль, если твоя светлая голова, способная столько дать для усиления могущества и расцвета Пата, сгинет в кабаках в окружении низкосортных гетер. Поэтому, ради нашей дружбы и уважения к тебе, я сделаю всё, чтобы этого не случилось. Вплоть до того, что оставлю на тебе одну рваную тунику.
Крон повернулся и пошёл прочь. У самых дверей он остановился и поднял в прощальном приветствии руку:
— Я дал твоей голове пищу. Работай!
К зданию Сената Крон подошёл как раз в то время, когда жрец-прорицатель начал жертвоприношения. Меж колоннами в ожидании начала заседания небольшими группками стояли сенаторы и парламентарии. Внизу, перед ступенями в Сенат, расположились телохранители и рабы. Крон отстегнул короткий меч, передал Атрану и, оставив его в толпе, сам поднялся по ступеням.
«Немногие же явились в Сенат после празднества», — отметил Крон про себя. Впрочем, ничего серьёзного сегодня не предвиделось. Консул должен был подвести итоги Севрской кампании, а казначей Сената отчитаться о расходах на триумф Тагулы.
Господа сенаторы и парламентарии обсуждали прошедшие праздники. Крон медленно шествовал между группами, отвечая на приветствия знакомых и разыскивая глазами Артодата. Политических разговоров никто не вёл, искусства тоже не касались. Говорили в основном о том, кто, как, где и с кем провёл праздники, у кого чем угощали, кто сколько выпил, о женщинах, ристалищах, лошадях. Грубые шутки, претенциозно именовавшиеся здесь подвигами, наподобие таких, как украсть одежды у купающихся в термах и устроить из них погребальный костёр, привязать дико орущего овцекозла на самый верх триумфальной стелы, прыгать по деревьям и крышам, вдребезги разбивая черепицу, свои и чужие головы, — считались здесь в порядке вещей, и в них принимали участие люди всех возрастов и положений, начиная с простолюдинов, граждан первого поколения, не имеющих прав голоса, и заканчивая высокопоставленными аристократами, чьи родословные корнями своих генеалогических древ уходили к основателям Пата. Временами то из одной группы, то из другой доносился взрыв дружного смеха — политические противники с юмором обсуждали свои и чужие промахи во время «подвигов». Трудно было поверить, что эти добродушные, весёлые люди, беззлобно подтрунивающие друг над другом, в Сенате превращались в заклятых врагов и, тыча друг в друга указующими перстами, выливали на головы соперников ушаты словесных помоев. Иногда дело доходило даже до побоищ седалищными подушками и кулачных потасовок между группировками приверженцев — оружие сдавалось у входа в Сенат, — но за стены Сената дрязги и распри старались не выносить, сохраняя у рядовых граждан хотя бы видимость единства республиканского правительства. Что, впрочем, не исключало устранения при помощи яда или кинжала особо неугодных, маскируемого под разбойничье нападение или гурманское пристрастие к грибам и крабоустрицам, среди которых попадались ядовитые.