Яков Окунев - Катастрофа
Нет! Нет!
- Я был сапером, друзья. Дайте-ка мне вот этот лом. Я знаю толк в постройке заграждений, - это говорит Сэм.
Патриот Сэм помогает строить баррикаду, первую баррикаду, потому что Нью-Йорк никогда не видал баррикад. Что сказал бы на это Кингстон-Литтль?
Начальник полиции шевелит короткими, толстыми пальцами в воздухе. Это означает, что начальник полиции решает трудную задачу. Пошевелил пальцами перед своим бугристым носом - и решил.
- Позовите мне Пика.
Пик, старший агент, человек с мордочкой суслика, входит крадущейся походкой. Начальник подходит к дверям, запирает двери на два оборота ключа и, опять пошевелив пальцами, обращается к Пику:
- Надо обделать дельце. Пик, тонкое дельце.
- Слушаю.
- Вы получите пятьсот долларов.
- Благодарю, господин начальник.
- Пятьсот долларов, если сделаете дело чисто, и каторжную тюрьму, если подгадите. Поняли?
- Слушаю.
- Через полчаса вы с двумя полисменами повезете
Джека Райта.
- Красную собаку, мистер?
- Да, да. У вас будет письменный приказ доставить Джека Райта в тюрьму. По дороге автомобиль испортится.
- Понял, мистер. И мы пойдем пешком.
- Так, так, - отвечает начальник.
Он предоставляет Пику возможность обнаружить сметку. Это выгоднее. В случае чего, начальник полиции в стороне. Разве он что-нибудь сказал? Это сказал агент Пик. И агент Пик говорил:
- Джек Райт сделает попытку бежать?
- Правильно, Пик. Он ее сделает.
- Что тут хитрить, господин начальник? Ведь мы с глазу на глаз. Дело не новое. Надо убрать Джека Райта. Не так ли?
- Вы очень догадливы. Если Джек Райт не захочет сделать попытку бегства, то...
- То?
- Вы сами понимаете. Пятьсот долларов. Пик. Пятьсот.
- Итак, мы сделаем попытку бегства Джека Райта и пустим ему пулю вдогонку.
- В затылок, Пик. Боже вас сохрани - не бейте в лоб. Только в затылок.
- Я не маленький, господин начальник. Я знаю, что нужно следствию... Если бы мы сфабриковали сопротивление, а не бегство, то тогда надо было бы всадить пулю в лоб.
- Стало быть, вы берете это дело. Пик?
Агент Пик трясет своей сусличьей мордочкой. Начальник передает ему сложенную вчетверо бумагу - ордер.
- Смотрите же, без промаха.
- Я не промажу, мистер.
Через четверть часа под окнами полицейского бюро фыркает мотор. Начальник протирает рукою потное окно и глядит в темноту во двор. Длинный тонкий Джек Райт усаживается в автомобиль. Слева и справа садятся два полисмена. Пик садится с шофером на переднем сидении. Рожок ревет, автомобиль ныряет под каменную арку ворот, сверкнув задним фонарем и оставив хвост дыма.
VI
Ундерлип просыпается в отличном расположении духа. Солнце ярко играет на окнах его спальни, золотит складки гардин и сверкает зыблющимися зайчиками на паркете. Ундерлип нажимает кнопку звонка. Никого. Он морщит переносицу и звонит опять. Тот же результат. Отличное расположение духа Ундерлипа летит к черту.
Он звонит еще и еще. Наконец является его старый слуга, Дик.
- Мистер напрасно изволит сердиться. В доме нет ни души, кроме Дика. Почему? Великая забастовка, мистер. Сегодня рано утром, когда мистер изволил почивать, пришла целая банда. Какая банда? Из союза прислуги. Возможно, что у них были бомбы. Ну, бомбы не бомбы, но за револьверы Дик ручается. Разве мистер не знает, что этой ночью в Бруклине красные устроили целое сражение с полицией? Как же! Была такая перестрелка, что...
- Газеты! - останавливает поток его красноречия Ундерлип.
- Газеты не вышли, мистер. Я же говорю: великая забастовка.
- Подайте кофе. Что? Кофе не на чем сварить? Тока нет? Газа тоже нет? Хорошенькое дельце! А если забастовка затянется на неделю? Для меня не существует никаких забастовок: ни великих, ни малых. Слышите, Дик?
Мистер Ундерлип идет к умывальнику, поворачивает кран. Из крана вырывается свист. Как? Воды нет? Даже воды? Что же они пьют сами, эти бестии? Ну, ну, посмотрим. Забастовка имеет два конца. Пусть-ка они побастуют без воды, газа и электричества.
Хорошее настроение опять возвращается к Ундерлипу. Он накидывает халат и тем временем вспоминает об организации Кингстон-Литтля. Да, да, отчего они молчат? Что же, сотни тысяч долларов, которые затратил трест "Гудбай" на Литтля и его молодцов, это пыль? Послушаем-ка, что там думает Кингстон-Литтль?
- Алло! Алло! Мистер Кингстон-Литтль?
Вот так штука! На экране фоторадиофона совсем не Кингстон-Литтль, а солдат. Да, солдат в хаки, как следует быть.
- Э-э, милейший! Позвоните-ка мистеру Кингстон-Литтлю.
- К сожалению, мистер, это невозможно. Станция не соединяет никого.
- Но я требую.
- Требуйте.
Экран гаснет. Ундерлип скисает вторично. Вот до чeго дошло? Армия! Если даже армия, то дело дрянь. Неужели как в России?
Что-то грохочет на улице, под окнами дома. Накатывается, наползает что-то громоздкое, тяжелое, медлительное. Ундерлип прижимает свою голую голову к стеклу.
И тотчас же откидывается назад.
Головы. Вся площадь перед домом густо, плотно засеяна головами. Черные, белокурые, серебряные. Кепки и шляпы сброшены. Кровавятся крылья знамени. Длинный хобот пушки...
Вооружены даже женщины. Опоясаны пулеметными лентами. Ощетинились штыками колючие, как ежи, автомобили. Глинистые крапины хаки в море пиджаков и курток. Поют. Все поют...
Ундерлип, миллиардер, король хлеба, опускается ниже, ниже. Садится на пол. Король хлеба!
Т-с-с! Ундерлип ползет на четвереньках от окна к окну и задергивает гардины. Тс-с! Он пробирается в свой собственный кабинет, к своей собственной стальной кассе. На цыпочках. Он вкладывает ключ, отпирает кассу и сует в карман халата бумаги, горсти золота, еще бумаги. В карманы халата!
Точно вдруг раскупорились тысячи бутылок. Звенит стекло. Яркий свет над головой Ундерлипа. С потолка падает кусок штукатурки. В зеркальном стекле окна маленькая дырочка, и от нее, точно паучьи ноги, разбегаются во все стороны трещины. Что-то взорвали на улице, что-то ударило, сотрясло почву. Звякнули и остановились часы. И сразу загремело несколько громов, от которых зазвенели окна, дрогнули стены, забрякали хрустальные подвески на люстрах.
На цыпочках Ундерлип скользит к окну вдоль стены и, спрятавшись за рамой окна, глядит на улицу. Над площадью навис желтый дым. Белые грибы дыма всплывают на краю неба, где-то далеко над толпой небоскребов. Площадь пуста. Там и тут на ее асфальт кровавятся брошенные знамена и ползут темные живые бугорки, оставляя за собой алые следы. По краям площади, у самых стен обступивших ее домов блистают короткие огненные вспышки. Что-то, гудя, как трамвай, проносится в светящемся облаке над площадью и падает на асфальт. Оно вертится волчком, врываясь вглубь и разбрасывая вокруг фонтаны щебня и песка, потом грохочет и вскидывается вверх столбом дыма, огня и осколков. Окно, у которого стоит Ундерлип, лопается сверху донизу длинной, разветвленной, точно сороконожка, трещиной.
