Дейв Хатчинсон - Страх чужаков
— Извините, что?
Он пожал плечами.
Я подошел прямо к столу и наклонился над Брайтом.
— Господин посол, нацисты превратили мою страну в скотобойню. Они настроились уничтожить заметный процент человеческой расы. Похоже, лацертане считают, что это было правильно. И нам надо согласиться с этим, потому что лацертане являются продвинутой космической расой, и у них есть вещи, которые мы хотим заполучить, так? — Он начал было отвечать, но я поднял руку и остановил его. — Пожалуйста, поправьте меня, если я понял это неправильно.
Он некоторое время со спокойным лицом смотрел на меня. В конце концов он сказал:
— Вы закончили, мистер Козинский?
Когда я не ответил, он достал свой футляр с сигарами и вынул гавану.
— Надеюсь, вы не думаете, что американскому правительству нравится положение, в котором оно оказалось, мистер Козинский, — сказал он наконец, катая сигару между пальцами. — Ясно, что моральные устои лацертан позорны. Но я должен повториться: они не люди. Если б вы знали кое-что из их точек зрения на религию… — Он покачал головой.
Я отвернулся от стола и подошел к окну. Я закрыл глаза и прижался лбом к холодному стеклу.
— Задайте себе вопрос, пан Козинский, — услышал я Брайта. — Учитывая то, что мы не контактируем с чужими цивилизациями раз в неделю, должны ли мы сказать лацертанам убираться прочь и никогда больше не подходить к нашему порогу? Или мы проглотим наше отвращение и будем иметь с ними дело? Вы мыслящий человек. Скажите мне.
Я открыл глаза и посмотрел в окно. Я увидел гравийную дорожку, деревья, стену. Часть меня была рада, что мне не придется принимать никаких решений. Другая часть испытывала большее отвращение, чем я мог выразить словами, что такие решения кому-то принимать надо. И что всем остальным приходится с этими решениями соглашаться.
Брайт встал из-за стола и закурил свою сигару.
— Люди станут удивляться, куда это я пропал.
— А такого нам допускать не надо, верно? — спросил я.
— Вы постойте здесь и подумайте над ситуацией, в которой вы оказались, пан Козинский, — сказал он, подходя к двери и отпирая ее. — И спросите себя, что вы собираетесь делать дальше. Потому что, поверьте мне, это самый важный вопрос, который вы когда-либо себе задавали.
Я отвернулся от окна и увидел, как выходит в дверь. Мгновением позже в кабинет зашел Фруки, закрыл дверь и снова запер ее.
— Ну, — радостно сказал он, — догадываюсь, вы поняли, что у этих недомерков есть маленький грязный секрет.
— Ты ублюдок, — сказал я. — Ты все знал с начала.
Он пожал плечами.
— Ага. Ну, мы сказали недомеркам, чтобы они не говорили ничего. Сказали, что люди не поймут.
— Боюсь, я понял чересчур хорошо.
— Ага. Наци из Большого Космоса. — Он издал звук поцелуя. — У тебя, Том, прости за выражение, коленная реакция.
— Если ты не перестанешь меня патронировать, я врежу тебе по зубам.
— Эй, успокойся. — Он выставил перед собой ладони. — Что сказал Брайт?
Я сел на диван.
— Сказал, что это прискорбно, и спросил, мог бы я справиться с ситуацией лучше.
— А ты смог бы?
— Не мое дело справляться с такой ситуацией, — ответил я. — Лично я испытываю отвращение.
Он задумчиво покачал головой.
— А ты знаешь, что мы к ним готовились?
— Извини?
— Ну, не к этим недомеркам в частности, но мы годы провели, обдумывая возможные сценарии Первого Контакта. Мы всегда были уверены, что когда-нибудь это обязательно произойдет и что нам надо быть готовым. Мы рассматривали случаи, когда мы не узнаем в них формы жизни, или когда они не узнают формы жизни в нас. Все эти научно-фантастические штучки, знаешь?
— Не имею понятия, о чем ты толкуешь.
— Но здесь у нас сценарий, о котором мы никогда не думали: мы узнаем в них жизнь, они узнают жизнь в нас, но их мораль оказывается такой…
— Злой? — подсказал я.
Он пожал плечами.
— Ну, как посоображаешь, зло — это строго человеческая концепция.
— Знаешь, ты мне начинаешь по-настоящему не нравиться, — сказал я. — Все это дело — сплошной фарс. Это вовсе не паломничество. Это вовсе не уважение. Они наслаждались каждым мгновением. Это их эквивалент поездки заграницу и посещения художественной галереи, чтобы там взглянуть на прекрасную живопись.
— Что ж, — сказал он, — нам же надо было что-то сказать прессе. Они не поняли бы правду.
Я потер глаза.
— Лично я думаю — это весьма хорошее прикрытие, — сказал он. — Мы же придумали эту версию второпях.
— От нее тошнит! — заорал я. — Она отвратительна!
Он смотрел на меня некоторое время. Потом сказал:
— Ходит одна теория. Ее называют Теорией Потерянного Племени.
Я уставился на него:
— Что?
— Теория Потерянного Племени. Говорят, в году 1939–1940 в недрах амазонского дождевого леса существовало потерянное племя, и в один прекрасный день с ним установила контакт группа немецких исследователей.
— Немецких исследователей, — повторил я.
— Нацистских исследователей. Арийские стереотипы, пропитанные нацистской идеологией и мелочами технологии, о которой потерянное племя никогда и не мечтало. Оружие, репелленты от москитов, двигатель внутреннего сгорания, туалетная бумага. Что-то в этом роде.
В общем, потерянное племя разговаривает с немцами, и они начинают ощущать, что что-то не совсем правильно в этих светловолосых, голубоглазых парнях. Те толкуют о расовой чистоте, о превосходстве арийцев, говорят до упаду. Потерянному племени это совсем не нравится, но они идут на это, потому что у немцев есть вещи, которые им нужны.
— Оружие, — сказал я, — туалетная бумага.
— Верно. И они понимают, что где-то там, за пределами леса, существуют люди, которые думают не так, как эти нацисты. Поэтому потерянное племя выдаивает из немцев все, что те могут дать, а потом в один прекрасный день они строят свой собственный самолет, улетают оттуда, устанавливают контакт со старыми добрыми американскими парнями, и после этого все живут вполне счастливо.
Я откинулся назад.
— И такое… безумие маскирует официальную политику?
— Лучше тебе в это поверить. Мы получим от лацертан все, что хотим, а потом поищем добрых парней.
— Шатко, — сказал я. Неужто весь мир управляется психами?
— Но — и в этом суть — только вожди потерянного племени знают о гнусных взглядах на жизнь этих нацистов. А остальное племя не должно ничего знать, потому что…
— Потому что если они узнают, то истыкают немцев стрелами, и тогда больше не будет туалетной бумаги.
Фруки улыбнулся мне:
