Дейв Хатчинсон - Страх чужаков
Я не рассказал Павлюку о том, что именно Глобальное Потепление назвал оплошностью. Не рассказал я ему и о своем разговоре с Брайтом и Фруки. Свою отлучку от группы я объяснил тем, что мне внезапно стало нехорошо, и надеялся, что никто не найдет необычным, что о моем здоровье решили позаботиться американский посол и связник НАСА/ДжПЛ лично.
— Они все еще там? — спросил Бартек.
Я подошел к окну и выглянул. Большинство журналистов отчалили, но пара закоренелых групп оставались стоять через дорогу.
— Некоторые еще здесь.
— Ненавижу журналистов, — сказал он.
Я отвернулся от окна.
— Едва ли такой подход станут ожидать от человека, чья работа — доводить до публики невероятное очарование Кракова и его окрестностей.
Он засмеялся.
— Ну, теперь это едва ли будет проблемой. Мы стоим перед потопом людей, желающих посетить Краков и его окрестности только потому, что здесь побывали лацертане. Нам придется расширить в Освенциме автостоянку, чтобы вместить всех, кто захочет нанести визит.
В любое другое время перспектива возрастания потока туристов обрадовала бы мое сердце, но сейчас я ощущал просто смутное чувство страха.
— Я иду домой, — сказал я.
— Мы хорошо сработали сегодня, — сказал Бартек. — Такая экскурсия, почти без всякого предупреждения. Могло бы оказаться катастрофой.
Меня искушало сказать ему, что это и была катастрофа, что мы провели весь день, бродя по Аушвицу с самыми большими фанатами нацистов, но я вспомнил свое обещание, данное Фруки, и вместо этого пошел искать Эльжбету.
* * *Меня разбудил звонящий на ночном столике телефон. Я схватил трубку до того, как проснулась Эльжбета, и пробормотал что-то напоминающее свое имя.
— Большое инфо, — сказал Фруки. — Настоящее большое инфо.
Рядом со мной Эльжбета вздохнула во сне и повернулась. Я посмотрел на будильник. Было полчетвертого.
— Ты где? — спросил я.
— Не могу тебе сказать. Но мы еще в Польше.
— Ты когда-нибудь спишь? — спросил я.
— Мы спим посменно, — сказал Фруки. На другом конце линии я слышал возгласы и пение на фоне какой-то из песен «Нирваны». Словно вечеринка в номере отеля. — Не мой черед.
— Поспи немного, — сказал я. — Ради нашей общей безопасности.
— Ты ведь хочешь реально узнать, почему она не взорвалась, не так ли? — спросил он.
— Не взорвалась, и ладно, — сказал я. — Мне и этого достаточно.
— Мы думаем, у них есть какое-то силовое поле, которое подавляет химические реакции, — сказал он. — Хитрый Кот просто остановил эту штуку.
— Иди спать, — повторил я.
— Я хочу сказать, чем бы это ни было, оно достаточно маленькое, чтобы поместиться внутри скафандра. Вообрази, если они продадут это нам.
— У меня был длинный день, — сказал я ему. — Вали прочь.
Я положил трубку, улегся на спину и уставился в потолок. Я очень устал, но не чувствовал ни капельки, что хочу спать. Я раздумывал, смогу ли я когда-нибудь перестать чувствовать ощущение формы гранаты в своей ладони.
3
Лацертане улетели из Кракова на следующий день, и я был рад видеть их и весь цирк дипломатов, сановников ООН и прихлебателей НАСА покидающими мою страну. Я хотел получить обратно свою жизнь, и я хотел, чтобы она вернулась ко мне в состоянии по возможности близком к тому, какой она была, прежде чем чужаки решили отдать дань уважения окончательному решению еврейского вопроса.
Так, конечно, не произошло. Я вернулся на работу, но все для меня стало выглядеть по-другому. Я пытался заниматься своим делом, но не мог перестать думать о том, как маленькие ублюдки восхищенно топают по лагерю в Освенциме.
Газетные и тележурналисты из такого далека, как Окленд и Душанбе, звонили мне, чтобы взять интервью о моем времени в компании лацертан, и хотя я обнаружил, что лично мне интересно наличие в Душанбе тележурналистов, я сказал им всем, что говорить с ними не желаю.
Множество британских, американских, французских и немецких телеканалов предлагали мне весьма ощутимые суммы за эксклюзивы, и я завернул их всех, что вызвало массу жгучих ссор с Эльжбетой. Поэтому я нарушил свое обещание Фруки и рассказал ей все. Когда я закончил, она подумала немного, а потом сказала, что, хотя она теперь понимает мое нежелание давать интервью, я все же должен дать одно ради денег. Мы согласились, хотя и без охоты, разойтись во мнениях.
Как-то ночью примерно через пару недель после лацертан меня около полуночи разбудил телефон, звонящий возле постели.
Я взял трубку и голос Стивена Хоукинга сказал:
— Эта личность говорит с личностью, известной как Бедный Ублюдок?
— О боже, — сказал я.
Голос произнес снова:
— Эта личность говорит с личностью, известной как Бедный Ублюдок?
— Это который их вас? — спросил я.
Возникла пауза, пока лацертанин справлялся в языковой базе данных.
Потом он начал:
— Эта личность гово…
— Да! — закричал я. — Кто вы?
— Эта личность известна как Хитрый Кот, — сказал лацертанин. — Удовлетворительно ли здоровье Бедного Ублюдка?
— Откуда вы взяли мой номер? — спросил я.
— Эта личность взяла справку в телефонном каталоге Кракова и установила контакт с личностью в списке под именем Козинский Т.
У меня вдруг возник пугающий образ Хитрого Кота, держащего трубку в бронированной руке, приближающего аппарат к боку скафандра и бешено набирающего номер каждого Козинского Т. из телефонного справочника Кракова.
— Что вы хотите? — пробормотал я, борясь с подушками, пока не уселся в постели.
Возникла пауза, лацертанин, очевидно, просматривал какую-то заранее приготовленную речь.
— Я хочу поблагодарить вас за спасение моей жизни, — сказал он. Потом он сказал: — Эта строка — просто шум, Бедный Ублюдок. Эта личность приносит много извинений за недостаток легкости с языком Бедного Ублюдка.
Я прижимал трубку к уху и думал, кончится ли когда-нибудь этот кошмар.
— Я не спас вашу жизнь, — сказал я. — У вас была штуковина, которая останавливает взрывы.
— Бедный Ублюдок верил, что жизнь этой личности в опасности. Бедный Ублюдок не знал о штуковине, которая останавливает взрывы.
— Ну, это верно, но…
— Поэтому Бедный Ублюдок спас жизнь этой личности.
Логика вывода в данный момент мне плохо давалась, поэтому я просто сказал:
— Ну, ладно, если вы так считаете…
— Поэтому эта личность… — Компьютерный голос прервался, и я мог поклясться, что услышал «тук-тук-тук» металлической ноги, в раздумье постукивающей по полу. — Мы вам обязаны, — сказал он. Потом пауза. — Нет, еще одна бессмысленная строка. В этом языке нет смысла, Бедный Ублюдок. Эти люди продали нам дефективные лингвистические программы. Эта личность будет требовать замены.
