Филип Фармер - Сказочный корабль
Он сел, выругался и, погрозив кулаком звездам, начал плакать. Джо Миллер, присев на корточки позади него, вытянул гигантскую руку и нежно дотронулся до него. Фон Рихтгофен, смутившись, отвернулся в другую сторону. Через некоторое время он сказал:
— Как я обрадуюсь, когда наши чаши наполнятся! Мне так хочется закурить!
Клеменс рассмеялся, вытер слезы и произнес:
— Мне нелегко расплакаться. Но я никогда не стыжусь, если это случается со мной.
Это очень жестокий мир. Такой же жестокий, как и там, на Земле. И все же здесь у нас молодые тела, нам не нужно трудиться ради куска хлеба и беспокоиться об уплате счетов. Нам не надо волноваться о том, что наши женщины забеременеют, мы не боимся заболеть. А если нас убивают, то на следующий день мы воскресаем живыми и здоровыми, правда, в тысячах миль от места смерти.
Но это вовсе не похоже на ту загробную жизнь, которую нам обещали проповедники. Это и неудивительно. И, наверное, хорошо, что это именно так. Кому бы хотелось летать на аэродинамически неустойчивых крыльях или выстаивать дни напролет, неумело играя на арфах и до хрипоты выкрикивая осанну.
Лотар засмеялся:
— Спросите у любого китайского кули, и он скажет вам, что этот мир значительно лучше прежнего. Это только мы, испорченные обитатели современного Запада, ворчим и доискиваемся первопричин. Мы не так уж много знали о космосе, окружавшем нашу Землю, и еще меньше знаем об этой планете. Но мы здесь и, может быть, со временем все же выясним, кто поместил нас сюда и с какой целью? Тем временем, пока здесь есть красивые и охочие до любви женщины, — а такие здесь есть — сигары, наркотическая резинка, вино и хорошая потасовка, что еще нужно человеку? Я наслаждаюсь жизнью в этой Речной Долине — раз ее радости снова стали доступны мне. Живи в свое удовольствие, а после… не все ли равно, что будет после?
Затем они надолго замолчали, и Клеменс не мог заснуть до тех пор, пока не пошел дождь. Он спустился под гриб, чтобы переждать ливень. Поднявшись наверх после дождя, Клеменс отчаянно замерз и начал дрожать, хотя и укутался в длинные плотные полотнища. На заре из состояния полузабытья его вывела огромная ручища Миллера. Сэм поспешно слез с камня и расположился на безопасном удалении. Через пять минут из каменного гриба вырвалось голубое пламя, взметнувшееся вверх футов на тридцать с ревом, подобным львиному.
В это самое мгновение раздался грохот камней по ту сторону Реки.
Клеменс переглянулся с Лотаром.
— Кто-то устранил разрыв в цепи.
— У меня мурашки по коже пошли, — сказал Лотар. — Кто же этот кто-то?
Некоторое время он молчал, но еще до того, как они добрались до западного берега, он начал смеяться и болтать, как на вечеринке. «Слишком весел этот немец», — подумал Клеменс.
— Насколько мне известно, они до сих пор ни разу не выдали своего присутствия, — заметил Сэм. — Однако на этот раз, мне кажется, они были вынуждены.
5
Следующие пять дней были заняты спуском корабля к Реке. Еще две недели ушли на его ремонт. И все время велось неустанное наблюдение за Рекой, но никто пока не показывался. Даже когда, наконец, корабль без мачт и парусов был спущен на воду и на веслах двинулся вниз по Реке, они не встретили ни одного человеческого существа.
Команде, привыкшей видеть вдоль берега толпы мужчин и женщин, было как-то не по себе. Тишина действовала угнетающе. На планете не было животных, кроме рыб в Реке и червей в почве, но люди всегда создавали достаточно шума.
— Скоро здесь будет предостаточно гиен, — сказал Клеменс Кровавому Топору. — Это железо представляет собой гораздо большую ценность, чем даже золото на Земле. Ты жаждешь битвы? Скоро тебя стошнит от этого добра.
Норвежец взмахнул топором, поморщившись от боли в ребрах.
— Пусть только сунутся! От бойни, которую мы им устроим, возрадуются сердца валькирий!
— Бык! — воскликнул Джо Миллер. Сэм улыбнулся и, отойдя, занял позицию за спиной гиганта. Эрик Кровавый Топор на всей этой планете боялся только одного существа, однако когда-нибудь он все же мог потерять контроль над собой и, обезумев, уподобиться берсеркеру. И все же ему нужен был Миллер, стоивший в сражении дюжины бойцов.
Два дня в светлое время суток корабль неуклонно продвигался вперед. По ночам за рулем оставался всего один человек, а команда отсыпалась. Ранним утром третьего дня Джо, Клеменс и фон Рихтгофен сидели на носовой палубе, курили сигары и цедили сквозь зубы виски, дарованное им чашами на последней остановке.
— Почему вы зовете своего друга Джо Миллером? — поинтересовался у Сэма немец.
— Его подлинное имя может сломать человеку челюсть, — засмеялся Клеменс. — Оно длиннее любого технического термина, придуманного немецкими философами. Я не мог выговорить его ни при нашей первой встрече, ни потом. После того, как он научился говорить по-английски настолько, что мог сказать мне соленое словечко — он горел нетерпением и едва дождался этого момента, чтобы рассказать мне одну историю — вот тогда-то я и назвал его Джо Миллером. Он рассказал мне анекдот настолько древний, что я с трудом поверил своим ушам. Я знал, что эта история существует очень давно. Впервые я услышал ее, правда, в несколько измененном виде, еще когда мальчишкой жил в городке Ганнибал, штат Миссури. Я и после до старости слышал ее к своему глубокому отвращению сотни тысяч раз. Но услышать подобную историю из уст существа, умершего около ста тысяч, может быть, даже за миллион лет до моего рождения!
— А что за история?
— Ну, один бродячий охотник шел по следам раненого оленя целый день. Наступила ночь и с ней яростная буря. Завидев свет костра, охотник остановился у входа в пещеру. Он спросил у старика-шамана, жившего в ней, можно ли провести здесь ночь. Старик-шаман ответил: «Конечно, но у нас здесь довольно тесно. Тебе придется спать с моей дочерью». Нужно продолжать дальше?
— Шэм тогда не рашшмеялшя, — прогрохотал Джо. — Иногда мне кажетшя, что он начишто лишен чувштва юмора.
Клеменс нежно ущипнул друга за заостренный кончик носа и произнес:
— Иногда мне кажетшя, что ты прав. Однако в действительности я самый большой юморист на свете, потому что я больше всех наполнен горем. Все смешное корнями уходит в страдания.
Он занялся своей сигарой и стал смотреть на берег. Перед самым наступлением сумерек корабль вошел в зону теплового воздействия метеорита. За исключением нескольких железных деревьев, все было сметено бушующим пламенем. Огонь поглотил огромные листья железных деревьев, и даже чрезвычайно устойчивая кора была сожжена, но древесина под ней, более твердая, чем гранит, только обуглилась. Более того, ударная волна опрокинула и пригнула к земле множество железных деревьев, сломав их у самого основания. Чашные камни почернели и покосились, но все же сохранили свою форму.
