Владимир Краковский - ДЕНЬ ТВОРЕНИЯ
Этот день и час – важная веха в жизни Верещагина. Прежде ему как-то нигде не случалось видеть три восклицательных знака сразу – вместе, единым строем. Невиданное это множество внезапно потрясло его и унизило. Он наивно полагал – в полном, между прочим, соответствии с правилами школьной грамматики, – что восклицательный знак означает всего лишь усиление громкости к концу предложения, а тут вдруг почувствовал совсем другой его смысл и значение… Он увидел вдруг, что восклицательный знак – это нарисованная дубинка, тяжелая палица первобытного дикаря, зафиксированная письменностью в обеих проекциях.
Другими словами, он впервые понял, какая это подлая, грозная и беспощадная штука – восклицательный знак. Он – всегда оружие в руках говорящего и всегда направлен против того, к кому обращен. Даже в самых льстивых фразах: «Ах, как вы прекрасны!», например, или: «Ах, как вы умны!», он – средство нападения, воинственный клич, победный возглас, беспощадный удар, хамское торжество…
На всю жизнь был уязвлен Верещагин самодовольным превосходством обращенного к нему восклицания, даже через десятилетия, встречая в различных текстах эту нарисованную в двух проекциях дубинку, он ежился, будто его ею – по голове, и с детским страхом вспоминал ужасную фразу: «Вы ошиблись ровно в миллиард раз!!!»
Будто в миллиард можно ошибиться ровно.
Будто вообще можно ошибиться ровно.
Да и не ошибка то была вовсе, а описка, – всю свою жизнь Верещагин не умел считать нули и буквы, описываться было в его характере, автор просит читателей правильно понять данное слово. И всегда его за это – по голове – люди, жизнь, женщины.
12
Письмо за подписью «консультант» Верещагин сжег в тот же день, предварительно разорвав на тысячу мелких кусочков, что, кстати, не облегчило, а, наоборот, затруднило последующее сожжение: мелкие кусочки, когда их много, горят хуже, чем один большой тонкий листок. Свершая это аутодафе, он был уверен, что оставит крест на своей первой неудачной попытке войти в науку, но, пик говорится, человек только полагает, а располагает Бог, – через несколько дней Верещагин вдруг получил еще одно письмо, на этот раз с грифом местного университета, написанное от руки с такой корявостью, которой позавидовали бы ассиро-вавилонские каллиграфы, однако подпись была выведена очень разборчиво, печатными буквами: «Профессор Красильников».
Этот профессор Красильников просил ученика девятого класса зайти к нему на кафедру теоретической физики и любой удобный для него день – во вторник или пятницу, и в какое захочет время – с пяти до семи вечера.
Верещагин пошел в пятницу. Впоследствии он сотни раз бывал у Красильникова, но откуда тот узнал о его реферате – навсегда осталось для Верещагина тайной: и первую встречу постеснялся спросить, а потом забыл. Не имело уже значения.
Так что и не тайна это вовсе. Тайна жжет сердце и гложет мозг.
13
На физико-математический факультет Верещагин не прошел по конкурсу. Все экзамены он сдал на «отлично», но по сочинению получил тройку.
И тогда состоялся странный разговор между профессором Красильниковым и старшим преподавателем кафедры русской литературы, принимавшим вступительный экзамен.
Профессор Красильников остановил старшего преподавателя на лестнице и попросил уделить ему три минуты для личной, как он сказал, задушевной беседы.
Старший преподаватель так давно работал в университете, что, хотя не имел ученой степени, был похож на профессора больше, чем профессор Красильников. Он носил каштановую бородку с проседью, а профессор Красильников не носил. Встречая знакомых, он с достоинством наклонял голову, а профессор Красильников судорожно кивал. Когда к нему обращались студенты, старший преподаватель говорил баритоном: «Слушаю вас», а профессор Красильников трусливо убегал, восклицая фальцетом:
«Некогда! Некогда!», а потом, как мальчишка, бежал обратно и спрашивал: «Ну, чего вам? Только быстренько, быстренько!»
«Слушаю вас, коллега», – сказал преподаватель литературы баритоном и наклонил к Красильникову правое ухо, за мочку которого Красильников тут же и ухватился. Он притянул ухо к самым своим губам и, что есть силы сжимая, страстно зашептал: «Поставьте ему четверку, а? Поставьте! Это исключительный юноша! Я слежу за ним уже третий год!»
«Но, коллега, это невозможно, – ответил преподаватель литературы – не сразу, а лишь после того, как ему удалось высвободить ухо и понять, о ком идет речь. – Он допустил грубейшую ошибку. Даже самый малограмотный абитуриент не написал бы слово «русский» с одним «с», а он написал».
Верещагин избрал для сочинения тему: «Михайло Ломоносов – великий русский ученый» и в первом же предложении пропустил важную букву. Он всегда забывал удваивать, он часто описывался, мы уже об этом говорили.
«Чепуха! Барахло! – сердито сказал профессор Красильников и вытер о пиджак пальцы, которыми держал мочку. – Разве это ошибка? Ошибка – это когда вместо одной буквы пишут другую. А он просто не написал. Это сокращение, а не ошибка! Если квалифицировать дело таким образом, то ему можно поставить даже пять».
«Но, коллега…» – вразумляюще произнес преподаватель литературы. Прежде ему не приходилось пользоваться вниманием известного во всем мире ученого Красильникова, поэтому он с особым удовольствием напирал на почти панибратское в данном случае обращение «коллега». «Да, коллега, – говорил он, наслаждаясь иллюзией равенства. – Но, коллега…» – «Стойте! – закричал Красильников. – В какой букве он ошибся, вы можете сказать? Какую букву он написал не так? Не можете! Значит, ошибки не было!»
И, придя в восторг от своего наивного логического финта, он дернул преподавателя за каштановую бородку с проседью.
«Он не букву, он слово, коллега, написал не так», – мягко разъяснил преподаватель, качнувшись. «Покажите мне его сочинение! – завопил Красильников. – Я хочу посмотреть сам! Хоть это вы можете сделать?» – «Разумеется, коллега», – ответил преподаватель и, взяв профессора под руку, повел его в комнату, где хранились документы приемной комиссии.
Красильников выхватил у него из рук листки с верещагинским сочинением и углубился в чтение. «Ага! – воскликнул он. – Ага! Смотрите, вот еще слово «русский»! Сколько в нем «с»? Два! Значит, в первом случае была просто описка!» – «Но ведь конкурс, коллега…» -начал преподаватель, но Красильников махнул на него рукой со словами: «Мальчик прекрасно пишет эти чертовы «с», – выбежал из комнаты. «Куда же вы унесли сочинение, коллега?» – прокричал преподаватель вслед, но услышан не был.