Олег Овчинников - Арахно. В коконе смерти
Страхи страхами, преодоление преодолением, но иногда лучше просто не открывать глаза. Во избежание.
Должно быть, на его чудовищные гримасы в конце концов обратили внимание. Носилки качнулись, на секунду сбившись с шага, – и Антона накрыло с головой. Покрывалом, но, по счастью, не небесным, а самым обыкновенным, хлопчатобумажным.
– Спасибо… – шевельнулись губы, расправляя прохладные складки, но звука не вышло, и благодарность осталась немой.
Баюкающее тепло. Мягкая темнота. Ласкающая тишина.
Почти нечувствительные уколы.
Ощущение подавленной революции в желудке.
Как же не хотелось возвращаться из этого полуобморока-полусна в реальный мир!
Но он был должен. Что-то звало его. Настойчивое, как звонок будильника, с вечера установленного на недосягаемый подоконник. Чреватое последствиями, как опущенное в почтовый ящик напоминание о просроченном платеже и набежавших пенях. Неотвратимое, как ежемесячные выезды «на блины» к Алиной ма…
Мамочка моя! Алька! Сколько же он проспал?!
– Лежите смирно! – услышал Антон голос, привыкший скорее командовать на плацу, чем разговаривать с больными. – Вам нельзя шевелиться.
– Мне нельзя… лежать… – с трудом выговорил Антон, вяло удивившись невыразительности собственных интонаций. Чем они его накололи? Снотворным? Успокоительным? Чем-то еще для наискорейшего восстановления сил? Какая, к черту, разница?! Важно другое: – Сколько я уже проспал?
– Лежите, лежите, – ему мягко надавили на грудь, не позволяя подняться. – Нормально вы проспали. Трое суток.
– Трое суток! – он все-таки оторвал голову от подушки. Обошлось без фейерверка, хотя Антон внутренне приготовился пережить салют. – Помогите мне сесть! – он оттянул стиснувший горло ворот чужой и какой-то до невозможности домашней пижамы.
– Вам нельзя… – настаивал голос.
– Мне можно, – успокоил его Антон. – У меня там… жена. Помогите ей! Помогите ей, ради всего…
– Какая еще жена? Рядовой Саркисов! С ним был кто-то еще? Женщина?
– Н-никак нет, товарищ подполковник! – растерянно ответил голос, уже знакомый Антону по репликам: «Руки вверх!» и «Как вы проникли на территорию склада?»
– Что же вы… Так ведь можно… – в голосе старшего по званию неудовольствие мешалось с облегчением. – Вы лучше лягте. Саркисов, шприц!
Антон рванулся назад, стряхнул с себя чью-то ловкую руку, уже успевшую перехватить и слегка вывернуть наружу его левое предплечье, ударился затылком о металлическую стойку в изголовье кровати и открыл глаза. Тут же зажмурил – слишком светло!
– Товарищ подполковник! – он собрал в кулак всю свою волю и попытался говорить предельно связно и убедительно. – Это не бред. Там, внизу, осталась моя жена.
– Какая еще жена? – недоверчиво повторил подполковник.
Булькнула жидкость в откупоренной склянке, в воздухе остро запахло спиртом. Антон сцепил руки на груди, прикрывая ладонями локти. Правда, могут ведь и в плечо, и в шею… Он заговорил быстрее, борясь с подступающей паникой, понимая, что за любой неверной фразой может последовать незаметный, «будто комарик укусит», укол в беззащитную мышцу, и от этого понимания все больше путаясь, увязая в словах.
– Моя жена. Аля. Алька… Дайте мне ручку или карандаш и… какой-нибудь бумаги. Я нарисую, как пройти. Там… легко. Только не пытайтесь через склад. Там… Ревун, против течения, и я… плохо помню эту дорогу. Лучше по нашим следам. Я покажу, где вход. Там остались навески в колодцах и… какой-нибудь мусор, вы найдете. Сначала – все время вниз. Потом Семикресток – он приметный, потом Лежбище… Правда, там завал на пути, придется разобрать или… я не знаю, взорвать по новой… – Антон поморщился от бессилия. Легко сказать «это не бред», но как сделать так, чтобы твои слова не звучали как бред? Что бы еще добавить такого, чтобы они поверили? Может быть, самое простое? Он попросил: – Поверьте мне, пожалуйста. И еще, умоляю… поторопитесь! Вы поняли, черт бы вас побрал? Она… Алька на… Какое сегодня число?
– Двенадцатое.
– Двенадцатое чего? – почти прорычал он.
– Августа.
– Августа! Тогда она… на седьмом месяце. Пожалуйста…
– В каком смысле?
– Ребенок. Мы ждали ребенка.
Все. Отстрелялся, как принято говорить в этих местах. Магазин мозга выщелкнул последний патрон-довод и напоследок тренькнул расслабленной пружинкой.
Он упал на подушку, чувствуя себя выжатым насухо. Он сказал все, что мог. Поверят ему или нет – от него уже не зависит.
– Саркисов! – рявкнуло над ухом – зычно, властно, достойно уже не подполковника-генерала.
Жаль, подумал Антон. Сейчас последует неуставная команда «Шприц!», он почувствует на сгибе локтя влажное касание ватки, мгновенный укол – и полный покой еще на трое суток ему гарантирован.
– Да, товарищ подполковник!
– Почему вы до сих пор здесь?
– А?.. – спросили ошарашенно, совсем не по уставу.
– Карандаш, планшет сюда-живо!
– Р-разрешите выполнять, товарищ…
– Бегом!
Хлопнула дверь, грохот казенных подметок наполнил коридор.
– Спасибо, товарищ подполковник.
– Лежите, лежите. – тяжелая рука опустилась на плечо. В отсутствии подчиненных старший по званию становился просто «старшим». Вздыхал он, например, совсем по-стариковски. От вполне уместных упреков, впрочем, воздержался. Добавил только: – И постарайтесь не волноваться. Вашей жене обязательно помогут.
– Спасибо, – Антон сморгнул правым глазом слезинку или каплю пота. Доли секунды хватило, чтобы углядеть смутный силуэт, притулившийся в ногах, на краешке больничной койки.
Ему вдруг нестерпимо захотелось взглянуть на своего благодетеля. Он несколько раз подряд моргнул, привыкая к свету. Наконец осторожно приоткрыл один глаз, другой – и как на раздвоенный сучок с разбега напоролся взглядом на…
– Что это? Что?!
– Где?
– Там! – Антон слепо ткнул пальцем в нужном направлении. Он мгновенно зашторил глаза веками, застегнул края на «молнию» ресниц – плотно, до судорог, как после направленного луча прожектора в лицо, но что толку? Оно успело скользнуть внутрь, переводной картинкой приклеиться к сетчатке – постылое изображение, от которого, казалось, избавился – решительно, навсегда.
Казалось…
– А, это… Лежал тут до вас один с черепно-мозговой, он и повесил, от скуки. Сказал: будет мне заместо телевизора. На прошлой неделе его домой отправили, а плакатик остался. Я не сильно разбираюсь, но, вроде, это какой-то французский актер, в кино снимается. Бельмондо, Жан, а вот отчества я так навскидку не вспомню.
Стало быть, не галлюцинация. Стало быть, все-таки довел. Вот шельма!
Антон медленно открыл глаза. Чего уж теперь…
