Евгений Сыч - Ангел гибели
Сына звали Я.
Сварили рис, зажарили осьминога, выпили.
Женщина тоже выпила, чему У втайне удивился, по его соображениям, такие женщины пить не должны, да и обстановочка не располагала. Правда, до этого он ей не предлагал ни разу, не водилось в его пещере спиртных напитков, не положено отшельнику по штату. Мог бы найти, конечно, если б захотеть, если б знать.
Стали есть.
— Продали, суки, — не удержался, заговорил снова Я. Ругался сын вообще многовато, впрочем, без особого зла. — Все продали.
— Тебя? — У покачал головой и ухватил кусочек осьминога.
— Себя они продали, — горько, со слезой сказал сын.
— Так ты бы объяснил им, — посоветовал У.
— Я им еще объясню, — пообещал Я. — Как есть все объясню.
— Ну-ну, — поверил У.
— Как же это — всем объяснить? — не поверила женщина.
— Просто, — уверенно сказал я. — Когда за гланды берут, все все понимают, хоть на иностранных языках.
— Кого же за гланды брать? Всех — сил не хватит.
— Ничего, я привычный, — успокоил Я.
— Но что-то не очень получается, видно, — посочувствовала женщина.
— Нет, — поправил У, — тут такая особенность: хуже всего ему приходится, когда у него все получается. А сейчас еще ничего, сейчас его, видать, просто побили.
— Ненадолго, — сказал сын, будто пригрозил кому-то.
— Жалко, что ненадолго. Ты бы отдохнул, вовсе не помешает. Может быть, до чего хорошего додумался бы.
— А что тут думать? — оборвал сын. — Все ломать надо, а не думать. Ты вот сколько думаешь — и до чего додумался? А я знаю, без резни не обойтись.
— Ну, вот зарезал бы ты меня, — опять вмешалась женщина, — его бы зарезал, — она кивнула на У («Пьянеет быстро», — подумал У с неудовольствием). — Ну, и что бы изменилось?
Тут У и Я вместе засмеялись.
— Его зарежешь, наверное, — пояснил сквозь смех сын. — А что, попробуем?
— Попробуем, — согласился У и встал.
Сын быстро схватил, как смахнул со стола, нож и ударил отца в живот. А! — вскрикнула женщина. У скользящим танцевальным движением ушел влево и, поддев левой рукой кулак с ножом, поднял его вверх. Перехватил правой за рукав, наладил сына в угол, через бедро. «Ох и шустрый растет мальчик, — восхитился про себя. — Ох и шустрый!»
Сын поднялся, широко улыбнулся, перебросил нож в левую руку и снова двинулся на У. Тот ждал его, но женщина закричала, бросилась между ними, заслонив отшельника спиной.
— Ты что кричишь? — удивился Я. — Его же невозможно убить. Он тебе, что, не объяснил? Шутим мы, балуемся.
Женщина подышала, поискала слова. Нашла.
— Балуйтесь, пожалуйста, без меня, — сказала и пошла вон. Показала: — Мне ваши шутки вон где!
У повернулся, попытался задержать ее, но тут сын ударил его ножом в спину, и У упал.
БРЕДСнится: стою у раздачи, и повар плюхает в протягиваемые котелки густое и пряное варево жизни. По диетам — тому из этого котла, этому из того. А я прошу добавки, но он сверяется со списком, что в памяти у него, и качает отрицательно головой. «Проходи, — говорит, — тебе не положено». Может быть, я и выпросил бы добавку, но оттолкнула меня очередь. Всем ведь надо, все голодные. И отошел я, сжимая котелок в руках и осторожно ступая по жирному, заляпанному полу кухонному, чтоб не расплескать. Половник — за все про все. Но котелок-то, пожалуй, два половника вместит и еще место останется! Зачем же такие котелки делают? — спросил я, помню, того, который оказался рядом. «Да ведь котелки — на двоих», — пояснил сердобольный, внимательно отнесшийся ко мне человек. «Значит, — подумал я тогда, — если бы дали мне варева на двоих, пришлось бы искать второго, с кем разделить его, и есть из одного котелка? Ну, да все равно здесь одна порция, на двоих не хватит». Съел, нет ли — не помню, это уж из других снов. Вспоминаю только звук, с каким ложка о дно скребется: то ли кончается порция, то ли гущу пытаюсь со дна достать. Гуща — она на дне.
У пришел в себя. Удар был хорош, очень хорош. Главное, точен. «Научился бить мальчик. Опыт появляется». Очень хотелось полежать. У шло па пользу, когда его убивали, но отлеживаться приходилось дольше. Через силу он поднялся, подождал, пока остановится мелькающий вокруг мир, включил слух. Женщина все еще сопротивлялась. «Долго, однако, — подумал У. — Или я так быстро поднялся. С чего бы?» Послушал еще: нет, вроде не притворяется, и, решившись, подошел. Похлопал сына по крутому плечу и, как только начал Я оборачиваться, ударил его ладонью по шее.
— Пошли, — сказал У женщине.
— Куда?
— Впрочем, можете оставаться, — передумал У, — он быстро в себя придет. Его ведь тоже убить не так просто. Только я пойду тогда.
— Пошли, — согласилась женщина.
Когда У вернулся, сын сидел на лежанке и машинально потирал шею.
— А где она? — спросил.
— Спрятал. В глубинке. Там ее никто не найдет, — на всякий случай добавил У.
— Да нужна она! — рассердился сын. — Так бы сразу и сказал, что твоя. Я разве против.
— Раз у меня живет, значит, моя. Слушай, неужели людей обязательно бить надо, чтобы простые вещи понимали?
— Обязательно, — убежденно сказал сын.
Завтракали втроем.
— А тень? — спросила женщина. — Что же вы тень свою не позовете?
— Тень не пьет, не ест, не спит, — патетично ответил Я. — Тень делает только то, что абсолютно необходимо для правого дела мятежа. И если погибну я, останется тень — продолжать мое правое дело.
— Завираться-то перед другими будешь, — благодушно отозвался отец.
— Вот что, У, — несколько официально обратился к нему сын, — в полдень по этой дороге будут проходить победоносные правительственные войска с Полководцем во главе. Пленных ведут. Много их похватали, всех, кто попадался — под гребенку, чтобы потом отчитываться о проделанной работе. Так вот я желаю им малость триумф испортить. Не хочешь присоединиться? Чего-чего, а получить за все прошлое и на пять лет вперед в таких делах запросто, сам знаешь.
— Отчего же, — быстро ответил У, — я с удовольствием.
— Это христиан ведут? — спросила женщина.
— Христиан, — подтвердил Я. — Всех.
— Всех, кто остался?
— Да. Сами же они не освободятся, видишь ли. Должен же кто-то вмешаться.
— Вы — христианин?
— Нет-нет, но пока они христиан давят, я с христианами.
— И я с вами! — вызвалась женщина.
— А уж это ни к чему, пожалуй, — расплылся в улыбке Я. — Хоть у него спроси: дело не женское.
— Я — чем смогу…
