А. Азимов - Роботы утренней зари
«Да, космониты — люди, — подумал Бейли. — Точно так же сказала бы и Джесси. А если бы Глэдию сейчас обнимал Гремионис, он сказал бы то же, что и я… если бы я знал, что сказать».
— Ну, не совсем так, — сказал он вслух. — Я уверен, что доктора Фастольфа беспокоит случившееся с Джандером.
— Нет. Он хочет провести в Совете свою линию, а этот Амадейро ради своей цели — свою, и каждый продаст Джандера ради своей цели.
— Я обещаю вам, что не продам Джандера.
— Нет? А если вам скажут, что вы можете возвращаться на Землю, и не пострадают ни Земля, ни ваша карьера, что вы тогда сделаете?
— Не стоит придумывать ситуации, которые не могут возникнуть. Мне ничего не будет, если я брошу Джандера. Меня просто вышлют и разорят меня и мою планету. Но если мне позволят, я найду человека, уничтожившего Джандера, и прослежу, чтобы он получил соответствующее наказание.
— Почему вы говорите — если позволят? Заставьте их!
Бейли горько улыбнулся:
— Вы думаете, что аврорцы не обращают внимания на вас, потому что вы солярианка? Представьте себе, как относились бы к вам, будь вы с Земли, как я.
Он крепче прижал ее к себе, забыв, что он с Земли, хотя сам только что говорил это.
— Я постараюсь, Глэдия. Я не хочу возбуждать надежды, но все-таки скажу: у меня не совсем пустые руки. Я попытаюсь…
Он замолчал.
— Вы уже говорили, что попытаетесь. Но как?
Она чуть отодвинулась, чтобы взглянуть в его лицо.
— Ну… — растерянно сказал Бейли, — я могу…
— Найти убийцу?
— В этом роде… Глэдия, простите, но я должен сесть.
Он потянулся к столу и наклонился над ним.
— Что с вами, Илайдж?
— У меня был явно тяжелый день, и я, видимо, еще не вполне оправился.
— Тогда вам лучше лечь в постель.
— По правде сказать, Глэдия, я был бы рад.
Она выпустила его. Ее лицо было озабоченным, слез уже не было. Она подняла руку и сделала быстрое движение.
Бейли тут же окружили роботы.
И вот он наконец в постели, последний робот ушел, и он смотрит в темноту.
Он глубоко вздохнул и подумал: «Что я обещал Глэдии? Что случится завтра? Последний акт. Провал?» И еще до того, как сон одолел его, он подумал о той невероятной вспышке озарения, которая приходила перед засыпанием.
69Это случалось уже два раза: один раз в прошлую ночь, когда он, как сейчас, засыпал, а второй раз вечером, когда он терял сознание под деревом в грозу. Каждый раз что-то приходило ему в голову, что-то озаряющее, снимавшее покров тайн с проблемы, подобно тому как молния рассеивает мрак ночи.
Но исчезало это так же быстро, как молния.
Что это было, и придет ли снова?
На этот раз он пытался сознательно ухватить это, поймать ускользающую истину.
Может, это исчезающая иллюзия? Может, это уход от сознательной умственной деятельности и возникновение приятной бессмыслицы, которую невозможно постичь, если мозг не в состоянии работать как следует?
Что бы это ни было, оно ушло и не придет, как не появится единорог в мире, где единорогов не существует.
Легче было думать о Глэдии. Непосредственно к нему прикоснулся только шелк ее блузки, но под шелком были тонкие хрупкие руки, гладкая спина. Рискнул бы он поцеловать ее, если бы его ноги не подкосились, или это значило бы зайти слишком далеко? Его дыхание участилось, и это, как всегда, смутило его.
Он прогнал сон и снова подумал о Глэдии.
Он никогда не думал, что снова увидит ее, коснется ее, обнимет. Он не мог сказать, как мысль превратилась в мечту.
Он снова обнимал ее, как тогда, но блузки не было, была теплая и мягкая кожа. Его рука медленно опустилась по ее лопатке до самых бедер…
Все это, однако, носило характер абсолютной реальности.
Участвовали все его чувства. Он вдыхал запах ее волос, губы чувствовали слабый привкус соли ее кожи, губы почему-то не останавливались на месте, они опускались все ниже и ниже…
Он чувствовал матрац под собой и мрак над собой, но она все еще была в его объятиях, и тело ее было нагим. Он боялся проснуться.
— Глэдия!
Сейчас все исчезнет.
— Ш-ш-ш, Илайдж.
Она нежно прижала пальцы к его губам:
— Не говори ничего.
Она могла с тем же успехом просить его остановить поток крови в его жилах.
— Что вы делаете?
— Разве ты не знаешь? Я в постели с тобой.
— Зачем?
— Потому что я так хочу.
Она взялась за ворот его ночной рубашки, и застежка расстегнулась.
— Не шевелись, Илайдж. Ты устал, и я не хочу, чтобы ты утомлялся еще больше.
Бейли чувствовал жаркую волну внутри и решил не защищать Глэдию от нее самой.
— Я не от этого устал, Глэдия.
— Нет! — резко сказала она. — Лежи! Я хочу, чтобы ты отдыхал.
Ее губы прижались к его губам, как бы принуждая его лежать спокойно. Он покорился, мельком подумав, что следует приказам, что он в самом деле устал, и пусть лучше делают с ним, чем он сам будет делать. Он со стыдом подумал, что это как бы снижает его вину — «я тут ни при чем, она заставила». О, дьявол, какая трусость, какое нестерпимое унижение!
Но эти мысли тоже ушли. Откуда-то возникла тихая музыка, температура в комнате поднялась, одеяло исчезло, как и ночная одежда Бейли. Голова его была прижата мягким. Он знал, что это мягкое — ее левая грудь, а твердый по контрасту сосок был у его губ.
Она тихо напевала под музыку убаюкивающе приятную незнакомую ему мелодию.
Она мягко двигалась взад и вперед, ее пальцы пощипывали его подбородок и шею.
Он расслабился, довольный, что ничего не делает и предоставляет инициативу ей.
Когда она подвинула его руки, он не протестовал и оставил их лежать там, где она их положила.
Он не помогал, а когда ответил нарастающим возбуждением и кульминационной точкой, это было только от бессилия делать что-то другое.
Она казалась неутомимой, и он не хотел, чтобы она останавливалась. Он снова почувствовал полную роскошь детской пассивности, конечно, если не считать сексуального соответствия.
Наконец, он уже не мог больше ей отвечать, и она, кажется, тоже. Она легла рядом, положив голову во впадину между его плечом и грудью и перекинула руку через его тело. Ему показалось, что он услышал ее шепот:
— Спасибо тебе…
— За что?
Он удивился.
Теперь он почти не сознавал ее присутствия, потому что этот исключительно приятный конец тяжелого дня был как наркотик, как усыпляющее, и он чувствовал, как скользит прочь, словно перестав держаться за грубую реальность, и он может падать в медленно колышущийся океан снов.
Тут опять пришло то, что не приходит по вызову, а лишь само по себе.
