Роман Никитин - Пусть люди вымрут!
Не сжечь. Изменить.
Огонь ничего не уничтожает, как не может ничего и никого уничтожить жизнь. Огонь — он лишь меняет, как меняет вокруг себя человек все, до чего прикоснется.
Недлинный волос превратился в легчайший дымок, который подхватил ветер бытия и донес до чуткого обоняния Марики. Девушка набрала полную грудь воздуха и задержала его. Теперь — главное не выдохнуть, иначе единственная ниточка, связывающая ее со слепым романом, порвется.
Не выдыхая, Марика зажгла свою свечу. Надо дождаться, пока в свете ее сгорит длинный светлый волос потомственной ведуньи московского удела Великой Ордынской Руси.
Дождешься − узреешь, почувствуешь, узнаешь.
Испугаешься удушья, боли в груди, нытья в подбрюшье, колотья в боку, выдохнешь раньше срока — и… какая же ты после этого ведунья?
До волоса свеча горит долго, очень долго… Сначала заныла грудь, всем своим естеством, выталкивая застоявшийся воздух в жажде глотка воздуха свежего. Это ничего, это всегда так. Раньше ведунья сдавалась через минуту-полторы, не выдерживая боли. Но подобно мужчине, со зрелостью обуздывающий миг сладостной любовной вспышки, Марика научилась держать в себе дыхание очень долго. Сначала две минуты, затем три, потом пять.
А свеча до волоска горит семь с четвертинкою.
Ныряльщики за плохеньким черноморским жемчугом уверяли, что шесть минут это предел. Но они ведь просто люди.
Боль в груди отступила, Марика перестала ее ощущать, и теперь не нужно себя сдерживать — жажда воздуха отошла, растворилась. Вместе с ней привычно исчезли и ощущения тела — сначала ступни, колени и бедра, потом онемение поднялось выше, обмотало плечи, заключило в ласковые теплые объятия шею… сердце, до этого молодое и энергичное, сдалось, отдавшись на милость такого желанного сейчас покоя.
Тук… тук-тук… тук… Все больше паузы, все тише стук. И вот, оно уже почти молчит, изредка лишь лениво толкая грудь. Все реже и реже. Можно аккуратно выдохнуть, но не всей грудью, а оставив в ней тот самый запах сгоревшего волоска. Вот только горло не хочет повиноваться, открыть путь выдоху…
Самое сложное умирающему от удушья — выдохнуть.
Глаза застилает темнота, и только одна свеча с воткнутым у подсвечника волоском в глазах у Марики.
Семь минут с десятиною…
Глаза закрываются совсем.
Семь минут с осьмушкою…
Голова клонится на грудь, а грудь − вперед на свечу.
Семь с пятушкою…
Сердце делает последний тук и замолкает. Марика улыбается и падает на огонек… огонь… костер… пожар, целое море огня!
Семь с четвертинкою.
Волосок вспыхивает в беззвучном крике, превращается в дымок. А над ним уже склонилась фигура девушки с застывшей улыбкой на губах и закрытыми, но продолжающими видеть огонь глазами.
«Проснись!!!»
Девушка одним мигом открыла глаза и судорожно втянула в себя воздух. Вместе с запахом.
Страшная боль пронзила грудь, руки и ноги затрясла судорога, в глахах — огненная круговерть, метель искр, искорок и искрищ. В онемевшее тело впились орды иголок, а сердце замолотило так, что, казалось бы, ему место не в груди с другими органами, а в кузнице, месте с молотами, маслом и мехами.
Ведовство состоялось.
Теперь Марика знала и где слепой роман со своими друзьями, и что ему грозит, если она не успеет предупредить, огородить, спасти! И самое главное, гости из Столицы мира могли натворить столько дел, что устанешь разгребать.
«Ну, Мусанбек, рожа татарская, доберусь же до тебя!» − в гневе пообещала Марика.
Примерно к двум часам ночи, когда группа преодолела уже добрые полпути, рельеф сменился. И очень сильно. То, что местные круды называли тропой, на самом деле было лишь последовательностью ориентиров, придерживаясь которых можно попасть из одной точки в другую. Не будь с ними Мариуса, хорошо читающего ориентиры в кромешной темноте, ночной переход оборвался бы уже несколько раз. Либо заплутали бы, либо кто-нибудь сорвался бы с «тропы» в ущелье.
Воспрявший по ночной поре духом и телом вампир с легкостью перескакивал с валуна на валун, лихо забрасывал стройное тело на очередной скальный выступ, и вообще — всячески демонстрировал свое преимущество над людьми. Пусть даже из двух попутчиков человеком была лишь женщина.
Она не подавала видимых признаков усталости, но Флавий видел, что поддерживать заданный двумя нелюдьми темп ей очень и очень тяжело. Как бы случайно Флавий пропустил девушку перед собой, придерживая скорость, заданную неутомимым вампиром. Гиза либо не приняла это к сведению, либо просто не подала виду, а вот от Мариуса поступок командира не укрылся. Круд только хмыкнул что-то себе под нос, но даже сверхчуткий слух римлянина не разобрал, что бормотнул трансильванец.
− Я думаю, каждый из нас уже сделал какие-никакие, а выводы из того, что узнал, − Флавий обратился к девушке, подавая ей руку и помогая вскарабкаться на очередную тропу-полку.
Гиза пару раз глубоко вздохнула и устремилась за уже еле заметной фигурой в широкополой шляпе.
− Мои выводы, − сказала арабеска на ходу, − что нужно больше бывать в горах. Совершенно отвыкла от разреженного воздуха.
− Я имел в виду в целом по экспедиции.
− Хочешь в целом? − арабеска глянула через плечо. − В целом я уверена в двух вещах: нас откровенно водит за нос мой былой любовничек, а еще — русские, скорее всего, тут не причем. Случайные то ли свидетели местных безобразий, то ли заинтересованные лица. Но никак не устроители этого бедлама.
− Подробнее, пожалуйста. Начни с Вождя.
− Нет ничего проще. Он точно знает, кто зачинщик мятежа, но не знает, как к нему добраться, вот и все. И скорее всего, обычному шпиону, пусть и хорошему, пусть и с подготовкой Ордена, к этому кому-то − назовем его Бунтарем, − действительно не подобраться. И еще…
В этот момент тропа выровнялась и, насколько хватало зрения, ближайшие футов триста шла относительно ровно. Девушка чуть сбавила шаг, еще дальше отпуская от себя вампира.
− И еще я думаю, что наш дневной заика и тем паче его народ далеко не такие уж жертвы обстоятельств.
− Поясни.
− Пока нет доказательств, − в голосе Гизы мелькнули разочарованные нотки, − но в одном уверена точно. Круды далеко не безобидные соседи нашего Бунтаря. В лучшем случае он их ничем не беспокоит. А в худшем… как бы они не были сподвижниками. И есть такая мыслишка, что на самом-то деле круды появились уже в измененном кем-то мире. Ну уж очень странные существа — и нелогичные. Будь они всамделишные, уже давно подчинили бы себе людей. Не верю я в это их благородное кроверазбойничество.
