Роман Никитин - Пусть люди вымрут!
Последние слова вырвались у Марики, когда грузный ямщик рухнул прямо где стоял. Специалист по рыболовству и рыборазведению закусила губу и сообразила, что просто так запуганные служащие почтовых ямов с ног не валятся. Что-то здесь произошло.
Трансильванец вернулся уже поздно ночью, зато с уловом. Проводника он не нашел, зато недалеко от города обнаружил семью крудов, где был принят с почетом и уважением. Глава семьи промышлял звероловством, и неплохо знал эту часть Карпат. Весь вечер он рисовал подробную карту проходов через горы, проходов этих было, оказывается, с полдюжины. По каждому из них тройка ловких людей вполне могла преодолеть горный кряж за два дня — с необходимыми привалами и отдыхом. Флавий был уверен, что они справятся за один день и одну ночь.
Утром, едва солнце выкатилось на небо, отряд Флавия уже двигался на север, к горам. До предгорий добрались арендованной в городе каретой с тремя свежими лошадьми на привязи. Когда дорога забрала налево в сторону большого перевала, сейчас занятого римскими войсками, отпустили карету оседлали скакунов и углубились в холмы, предваряющие предгорья Фэгэраш. Регулярно сверяясь с картой, углубились вперед и к сумеркам подобрались к подножью Рукар — первой преграды на пути в Брашов. Здесь было уже не продохнуть от римских патрулей — на подъездах компанию четырежды останавливали и пытались развернуть обратно, но бумаги Ордена действовали просто магически. Легионеры вытягивались в струнку, салютовали и настоятельно предлагали сопровождение куда угодно, хоть в Преисподню. К сожалению, в предстоящем пути тайными тропами солдаты были лишь обузой. А на том свете Гиза уже была и прохода через Карпаты там не видела.
Глава 5. Вслед за горными рыбами
− Наконец-то, убралось, − выдохнул Флавий и стянул с глаз опостылевшую повязку. В этих диких местах он мог обходиться без нее и днем, но когда плотная ткань прикрывала глаза от слепящего солнца, он чувствовал себя гораздо комфортнее.
Мариус был совершенно согласен с командиром. Как только солнце окончательно спряталось за горные вершины, с вампира и нгулу разом как будто свалилось по пять талантов веса. Флавий бодро поправил походный мешок и с еще большим рвением устремился вверх по тропе. Вампир, постоянно сбиваясь на мелкий бег, проследовал за ним. Единственный из всех трех персон настоящий человек ничуть не отставал. У девушки отобрали весь груз, и арабеска шла совершенно налегке. А так она могла пройти много, очень много миль, пусть даже и по горным тропам.
К слову, пока они были вполне приличными. Ровными, ухоженными, а подъем чувствовался скорее глазами, чем ощущениями. Соплеменник Мариуса не обманул, обещая, что первая часть маршрута будет необременительной.
Первая горная преграда, которую надо было преодолеть, совершенно не внушала опасений. Высотой хорошо если в тысячу футов, умеренной крутизны. Правда, тропинка уже вовсем не утоптанная дорожка, а где-то к середине горы напрочь терялась в темноте, как Флавий не пытался ее разглядеть, даже ночным зрением.
− Что ж, перемахнем пригорочек? − Флавий задорно оглянулся на спутников.
Вампир картинно зевал, арабеска прыгала на одной ноге, вытряхивая камушки из своих легких башмаков для длительной ходьбы.
− Да разве ж это пригорочек? − прозевался, наконец, Мариус. − То ли еще будет.
И с этими словами быстрым шагом припустил в гору, как будто направление движения — вперед ли, вверх ли или еще куда, − не имело для него никакого значения. Флавий озадаченно крякнул и устремился за вампиром. Гиза замешкалась со шнуровкой и догнала их минуты через две — легким упругим бегом.
В то же самое время…
Марика завершила приготовления и уселась в центре свечного окружения. Ведовство свечами — оно самое простое, не требующее ни каких-то особых душевных сил, ни, по большому счету, умения. Знай себе рисуй на полу якасты, да своди их концы с подсвечниками. Труднее было нацелить заклинание на чужих людей, да еще на чужбине. А пробуждать свое видение — считай, дня два только на песнопения уйдет, да может и не сработать. Слишком коротка их встреча была, с этим слепым, но зрячим романом. Не успела духовная ниточка связать Марику с этим странным витязем.
Странным, ведь Марика поначалу даже испугалась — не издавал он ни мужского, ни женского, ни звериного дыхания. Только кисловатый запах металла, да еще припорошенный каким-то теплым, созидающим тленом. Но оба запаха принадлежали, без сомнения, человеку сильному, справедливому и смелому. Любой человек пахнет — нужно только уметь уловить запах. Кто-то умело его скрывает, что до последнего момента не почувствуешь, а кого-то за десять верст слышно. Этот роман пах сильно, справедливо и смело… и ох как приятно, чего уж от себя самой таить.
Свечи догорели до середины, и Марика закрыла глаза. Сейчас огонь центральной свечи доберется до волоска романского витязя, который девушка незаметно сняла с изумительно белой одежды, и ведовство начнется…
Огонь ничего не уничтожает. Это домыслы простых людей, видящих только простые вещи. Вода у них мочит, ветер сушит, солнце греет, а огонь — сжигает. Чушь и нелепица!
Вода дарует жизнь. Младенец в утробе матери подобен рыбе — вода оберегает и защищает, вода дает ему расти в чреве без неудобства и стеснений.
Ветер — глас Бытия. Ветер доносит до нас звуки битв, ветер несет дурные или хорошие вести, ветер управляет нашими желаниями, подталкивает или, наоборот, препятствует нам на жизненном пути. Только вечным ветрам подвластны огромные расстояния — от северных снегов до южных пустынь.
Солнце — это наши души, покинувшие бренные тела. Солнце придает силы грядущим поколениям, наполняет жизнь силой сопротивляться смерти. Плохие души, недобрые, покинувшие тела со злыми мыслями, затеняют Солнце, покрывают пятнами. Когда Солнце болеет «оспой плохих душ», на земле творятся страшные деяния, идут войны, а люди забывают о цели бытия — жизни ради жизни.
Огонь — это символ нашей жизни, наших верований, учений, устремлений и деяний. Весь отведенный человеку срок — с рождения до упокоения, − подобен огню, который разгорелся из маленькой, но ослепительной искорки зачатия, усилился бурной вспышкой юности, разгорелся ровным огнем зрелости, умерился до ровного, теплого и мудрого тления старости и, наконец, погас совсем, оставив о себе золу воспоминаний.
Сейчас Марика взывала именно к огню, к недавнему прошлому ее жизни, соприкоснувшейся в своем движении с жизнью другого человека. Свеча Марики стояла незажженная — ее время не настало. Свеча романа Флавия догорела до волоска, готовясь сжечь его.
