Джон Мини - Фактор жизни
И там никогда не было схватки с лордом Коркориганом…
Том сжал в одной руке и кристалл, и меч.
— А теперь я изменю твою Судьбу, Оракул.
Голубое пламя вспыхнуло вокруг, когда он шагнул вперед.
Тому пришлось остановиться.
Казалось, воздух сопротивляется ему. Казалось, само реальное пространство сопротивлялось изменениям…
Напрягая все силы, Том сделал один шаг вперед. Затем другой.
«Что происходит? — спросил он себя. — Я не понимаю».
И вдруг сообразил.
Как мог Оракул не помнить будущее изменение собственного мозга?
— Это же парадокс. Он не мог не знать, что я с ним сделаю!
Однако было ясно, что Оракул не знал.
Значит, было что-то еще. Что-то, позволившее существовать столь серьезному парадоксу.
И тут Тома вновь осенило.
Оракул не помнил об изменениях, потому что в той реальности, в которой он жил, их попросту не было. И получается, что Том изменил не просто память д’Оврезона. Это была не просто имитация. Изменилась — пусть и в малых масштабах — сама реальность. И существование новой реальности в окружении старой тоже было парадоксом.
Вокруг летали голубые искры огня.
Том упорно преодолевал барьер между реальностями.
«Бедный Оракул, — думал он. — Твоя память впервые обманула тебя».
И сказал вслух:
— Это мой подарок тебе, Оракул.
Глаза д’Оврезона были широко распахнуты и неподвижны.
— Для тебя это будет первая в жизни неожиданность! Первая и последняя…
Глаза д’Оврезона были глазами жертвы, застывшей перед коброй…
Последний барьер голубого пламени и летящих искр расступился перед Томом, и он бросился вперед. Его несуществующая левая рука просто раскалилась добела от ненависти, но действовать пришлось правой, существующей. И он вонзил меч в тело Оракула по самую рукоятку.
— Получилось!!!
Оракул упал.
Том смотрел, как он дергается от боли: д’Оврезон был похож на выброшенную на берег рыбу, раскрывающую рот, чтобы глотнуть воздуха. Алая кровь растекалась по бело-голубому полу, а он все пытался дотянуться до оружия, и его глаза, налитые кровью, выпучились от напряжения. Потом он закричал, как ребенок, и это был сверхъестественный, жуткий крик.
— Я отомстил, — сказал Том. — Кулак и жеребенок, я отомстил. Ты мертв, ублюдок!
Но Оракул Жерар д’Оврезон был крупным мужчиной, сильным и могучим, и чтобы умереть, ему понадобилось много времени.
* * *
Кристалл выглядел оплавленным и безжизненным, но Том все равно убрал его назад и повесил талисман на шею. Затем он вытащил меч из тела Оракула. Раздался влажный чавкающий звук.
Том вложил меч в ножны, сделал движение рукой, и рядом с ним замерцал небольшой дисплей. Несколько манипуляций, и в помещение влетел рой микродронов.
Быстро жестикулируя, Том заставил их взяться за дело. Он был очень осторожен, и лишь несколько дронов занялись телом д’Оврезона, соблюдая меры безопасности, обязательные для медиков. Прочие озаботились уборкой зала.
Они уничтожат все вещественные улики. И после этого больше ничто не станет препятствием на пути к тому, что он так долго откладывал.
«Мама, — подумал он. — Неужели я убил и тебя тоже?»
Он наклонился над нею, и безжизненное тело матери вдруг издало вздох. Вокруг замерцали голограммы. Голова ее повернулась, едва ли не со скрипом. Веки наполовину поднялись, но видны были только белки глаз.
— Ты… думаешь…
Скрежет.
— Не… знала…
Едва ли это был человеческий голос.
— Кордувен… убьет… Я тебя люблю… Том…
— Мама! — крикнул Том. Ответом ему было молчание.
А на дисплее потянулась ровная линия. Агония.
С кем он разговаривал — с матерью или с Оракулом? Или и с нею, и с ним одновременно? Пациент умер.
— Нет! — закричал Том. Ответом ему было молчание.
— Только не это, — прошептал он. — Только не новая смерть.
Вокруг разлилось голубое сияние.
Ухватившись за край саркофага, он смотрел, как лазурная жидкость медленно вытекает из рта и ушей матери.
«Я уже видел это однажды», — подумал он.
Сияние постепенно тускнело, а затем и вовсе исчезло. Жидкость теперь была матовой и безжизненной.
«Пора уходить», — подумал Том. И повернулся спиной к мертвому телу матери.
Глава 47
— Милорд!
Том слышал, но это не имело никакого значения.
— Чем я могу вам помочь?
Он сидел, скрючившись в кресле за стеклянным столом, погруженный в грустные размышления, окруженный рядами кристаллов, вобравших в себя столько мудрости.
— Том!
Только эта фамильярность смогла вывести его из мрачного забытья.
— Эльва? — сказал он. — Как дела?
Даже Жак никогда бы не осмелился назвать его по имени, но капитан Эльва Штрелстхорм ничего не боялась.
— Мои дела в порядке, милорд. В данный момент меня больше волнует ваше состояние.
— Мне никогда не было так хорошо, Эльва. Перед его глазами возникла картина недавних событий, почти реальная, как будто все происходило сейчас…
Он вышел из зала, оставив за спиной два трупа, подобрался к перилам.
Вокруг царила ночь.
Прежде он никогда не видел настоящей ночи, но теперь она была перед ним во всем своем великолепии.
Темнота окутывала мир. Дул холодный ветер. Лилово-белая молния пронзила небо, а по каменной арке хлестала сплошная завеса дождя, ослепляя и обдавая Тома серебряными брызгами.
Он словно раздвоился. Он медленно взбирался на скользкую балюстраду, думая: «Путешествие закончено наконец-то!» И он же летел в пропасть, сквозь колющий воздух, сквозь сильные удары, ветра, и крик, вырывающийся из его груди, тонул в вихре воздушного потока, и все вдруг погружалось в забвение…
— Я никогда не видела вас в худшем состоянии, милорд, — сказала Эльва. — Это правда.
Сердце гулко билось в груди, он упал на балкон, мокрый от пота и дождя, и постоянно задавал себе один и тот же вопрос: «Что случилось?» — пытаясь убедить себя, что все было галлюцинацией, возникшей в результате шока.
Или перед ним приоткрылась другая реальность — на краткий миг, но так, чтобы он смог ощутить ее, потрогать и почувствовать запах, — альтернативный мир, где он сбросил себя в ничто, радостно приветствуя смерть как возможность прекратить жизнь, потерявшую внезапно всякий смысл?
Неужели он знал о природе, времени и Судьбе меньше, чем думал?
— Возможно, Эльва. Возможно, и так.
Потом он вернулся в комнату, стараясь не смотреть на жалкие останки в золотой чаше и на безжизненное сморщенное тело Оракула, лежащее на полу. Три микродрона все еще работали, они ползали по одежде и зияющей ране Оракула.
