Мария Фомальгаут - Реалити-шоу «Властелин мира» (сборник)
Я ему ещё устрою…
Я дождался, когда стемнеет. Стемнело не сильно, в городе горели огни, много огней, материальные – они всегда жгут огни, ещё с тех времён, когда жили в шалашах и поджигали сухие ветви перед хижинами. Уже тогда знали, что с нами лучше не связываться, уже тогда прогоняли нас от своих домов. Во все времена ходили с огнём – с факелами, с фонарями, жгли в домах очаги, лучины, газовые рожки, ток – что угодно, лишь бы не впустить нас, и даже у постели оставляли свет, чтобы мы не подобрались к ним ночью.
Плохонько стемнело, но стемнело всё-таки, можно было спуститься на этажи, посмотреть, что он там натворил, что сделал, пока был здесь. Я скользнул по ступенькам вниз, продираясь сквозь земной воздух. Плотный мир, тесный мир, когда земля зарождалась, всё было не так, мир был свободный, принадлежащий нам – и только всполохи вулканов разгоняли ночную тьму. Я продрался сквозь воздух на лестницу – и тут же отпрянул назад. Внизу вспыхнул свет, яркий, безжалостный, не успел я убить этот свет, не успел…
Он уже был здесь, чёрт принёс его сюда. Вошёл, бросил сумку, материальные, они всегда ходят с сумками, носят там какие-то артефакты, мне всё хотелось посмотреть, что там. Вошёл, начал сбрасывать с себя какие-то тряпки, потом пошёл по комнатам, щёлкая хитроумными приборами, включал свет…
Свет…
Нет, от этого существа пора избавляться…
А потом случилось самое страшное – я даже не поверил, что такое возможно. Он открыл дверь наверх, и пошёл на этажи. Вот так, без света, без всего, пошёл на этажи. Наконец-то я смог разглядеть его, яркого в тепловом излучении, белый пылающий мозг, красные сгустки горячих артерий, жёлтые всполохи живой плоти, потихоньку переходящие в зелёное, в синее, а потом в чёрное. Я видел не свет, я его по-другому видел, материальный и не знает, что можно так видеть…
– Ну где ты тут? Я тебе мяса принёс… или тебе чего принести? Ты чем вообще питаешься-то?
Он был близко, совсем близко, я никогда не видел, чтобы трёхмерные подходили так близко к нам. И первый раз я видел, чтобы трёхмерные нас не боялись – вернее, боялись, но как-то не так, он боялся – и шёл ко мне. И снова был миг, когда я мог схватить его, и снова я упустил этот миг, я всё ждал, когда он приблизится ко мне. Он не приблизился, он достал из кармана плоскую коробочку, раздвинул её – а потом случилось страшное, в меня ударил поток света, сильного света, яркого света, а потом ничего не помню, был странный звук, и щелчок, и шорох одновременно, щртчк, и свет померк.
Материальный отступил – я был так ошарашен, что даже не мог забрать его, у меня бы просто не хватило сил это сделать. Он как будто чувствовал это, стоял совсем рядом, за углом, а потом опять вспыхнул свет, и некуда было в тупике бежать от этого света…
– Ну да, чёрта с два ты на фотке высветишься, я так и думал, – сказал он, – слушай, ты вообще откуда такой? Ты из чего вообще… сделан? – он показался из-за угла, готовый зажечь свой свет в любую секунду, шёл, протягивал ко мне руку, – иди… иди сюда… на-на-на…. ТЦ-тц-тц…
Это было уже слишком, я бросился на него, обдал холодом, я готов был забрать его прямо здесь, прямо сейчас, плевать я хотел на свет, на все света в мире, на сам этот мир. Я почти схватил его, трёхмерный кинулся на лестницу, на нижний этаж, в свет, в свет, я только коснулся его, кажется, обжёг своим холодом, он так и покатился с лестницы кувырком. Я тебе ещё устрою… только бы дождаться темноты, да как её теперь дождёшься, этой темноты, он же теперь специально оставит свет… Можно, конечно, подобраться потихоньку… по вентиляции, например…
Я еле-еле дождался, когда он угомонится, ляжет, оставит только ночник. Ночник тоже был страшный, но не такой страшный, как лампа под потолком, ночник можно обойти, добраться до человека… вот так… по вентиляции, по темноте, по пустоте… по стеночке… вот он… и никуда он на этот раз от меня не денется…
Тут же я увидел, что он не спит, как-то странно лежит на постели, неестественно как-то, люди так не лежат. В воздухе был резкий запах чего-то, какой-то химии, спирт и ещё что-то, я видел такие снадобья у материальных. Сам материальный снова открыл свою плоскую коробочку, кричал в неё что-то. Я так и не понял, что это было, какая-то игра…
– Повторяю: Курчатова, девятнадцать. Девятнадцать, мать вашу, а не двадцать… Да что я психую, у вас бы так сердце прихватило… Да, давно уже… да, десять лет на учёте… Номер полиса? Сейчас, сейчас достану…
Я спустился к нему, он одновременно видел и не видел меня, ему как будто было не до меня, и ни до кого, и до чего, он лежал поперёк кровати, дышал тяжело и глубоко, я видел внутри его тела недобрые всполохи. Где-то я уже видел такие всполохи – только не помню, где, какое-то особенное состояние человека… какое-то…
Потом дверь открылась, был свет, много света, были материальные, все в белом, и кто-то наклонился над материальным, и о чём-то его спрашивал, а потом его унесли. Это было странно, редкость какая-то, чтобы материальный не ушёл сам, а его унесли. Так было тысячи лет назад, я видел, как так несли одного вельможу, но сейчас были другие времена, другие нравы…
Я не знал, что будет с ним дальше. Я сделал то, чего не делал раньше никогда: поднялся на самый верх дома, посмотрел в чердачное окно. Здесь было много света, это было больно, но я терпел, я смотрел, как материального увозят на белом механизме на колёсах, потом его принесли в дом на другом конце района, с ним делали что-то, какой-то ритуал, я не понимал, что. Недобрые всполохи всё так же вспыхивали у него в теле, я всё вспоминал, где я раньше видел, чтобы от человека исходили такие всполохи. И тут меня как молнией оглушило, я спохватился: я видел такое в материальном теле, которое покидала душа.
У материальных вообще всё сложно, у них плоть и душа существуют в хрупком союзе, а потом он разрывается, и плоть исчезает, и душа уходит куда-то, в какие-то другие вселенные, настолько неведомые, настолько далёкие, что вообще непонятно, ушла она или исчезла. Может, и правда эти твари если уходят, то уходят безвозвратно…
Нет, это как это так… нет, ты постой… ты жил на земле слишком мало, полвека для материального – это не срок. И век – это не срок. Я вот десятый миллиард лет разменял, бери пример… да и это ещё мало… вон, в районе Фомальгаута…
А потом я разбил окно, сам не понял, как оказался в небе, над городом, это было больно, плотный воздух не пускал, держал, давил со всех сторон. Город обжигал, там, подо мной был свет, много света, он жёг, жалил, кусал… я еле различал моего трёхмерного, его меркнущие всполохи… нет, ты подожди… может, это и не смерть совсем, другое что с ними, перерождение какое-нибудь, как из гусеницы в бабочку… нет, смерть, смерть это, сколько раз я видел эти всполохи на поле брани или в лазаретах… Ты постой, подожди, только не умирай… я же могу исцелять, я лечил вождей на заре веков, я исцелял безнадёжно больных, взамен они отдавали мне свою душу… мне не нужно твоей души, ты только не умирай… я ещё посмотрю, как ты пьёшь по вечерам кофе… город… сколько света, свет не пустит меня… я тебя вылечу, ты только потерпи ещё миг, два… свет убивает меня… ты только дождись…
