Джон Хоукс - Чёрная река
Они вернулись в подвал, но только вышли из-за штабелей оборудования, как на них обрушился шквал огня. Матушка Блэссинг с Холлисом бросились на пол позади резервного генератора. Пули под разными углами били в трубы теплотрассы над головами.
Стрельба прекратилась. Послышались щелчки затворов; солдаты меняли обоймы штурмовых винтовок. Кто-то что-то выкрикнул по-немецки; свет в подвале погас.
Холлис с матушкой Блэссинг лежали вплотную на бетонном полу в полной темноте. Только слабенько суетились красные диоды на корпусе генератора. Сев и потянув к себе сумку с инструментами, Холлис заметил рядом темный силуэт Арлекина.
— Лестница в сотне футов отсюда, — прошептал Холлис. — Бежим к ней.
— Свет выключили, — возразила матушка Блэссинг. — Это значит, у наемников инфракрасные визоры. Мы их не видим, зато они видят нас.
— Что же вы предлагаете? Оставаться и биться?
— Охладите меня. — Арлекин протянула Холлису фонарик и небольшую металлическую канистру. Холлис не сразу, но сообразил, что это — тот самый баллончик с жидким азотом, которым матушка Блэссинг намеревалась обезвреживать датчики движения.
— Обрызгать вас этим? — недоверчиво спросил боец.
— Да. Но не заденьте кожу. Распылите азот на одежде, этого хватит.
Зажав фонарик в кулаке, Холлис включил его, так чтобы свет пробивался сквозь пальцы. Матушка Блэссинг лежала лицом вниз. Холлис стал разбрызгивать жидкий азот по ее штанам, ботинкам и куртке. Потом ирландка перевернулась на спину, и Холлис продолжил, стараясь не попасть ей на руки и в глаза. Когда азот закончился, баллончик слабо зашипел. Арлекин села. Губы ее дрожали. Коснувшись плеча ирландки, Холлис ощутил обжигающий холод.
— Возьмете пистолет-пулемет?
— Н-нет, — ответила Арлекин. — В-вспышка от выстрела выдаст м-меня. Об-бойдусь мечом.
— Вы же не видите противника.
— Я использую ч-чувства, мистер Уилсон. Противник н-напуган, дышит чаще, тяжелее и п-палит в каждую тень. Чаще всего наш враг п-поражает себя сам.
— От меня что-нибудь требуется?
— Дайте мне п-пять секунд, потом с-стреляйте вправо.
Арлекин скрылась во тьме. Холлис встал и расстрелял обойму из пистолета-пулемета. Наемники ответили огнем из трех точек в левой стороне подвала. Через секунду раздался мужской крик. Вновь началась стрельба.
Вытащив полуавтоматический пистолет, Холлис вставил обойму, передернул затвор. Услышав, как кто-то из наемников перезаряжает винтовку, он двинулся на звук. Подвал озарился светом со стороны открывшихся дверей лифта. Тогда Холлис пальнул по фигуре, стоящей возле какого-то механизма.
Снова раздались выстрелы. Потом наступила тишина.
Включив фонарик, Холлис увидел в шести футах перед собой мертвое тело наемника. Возле кондиционера наткнулся на второй труп — правая рука солдата была отделена от плеча.
Посветив по сторонам, Холлис увидел третий труп у дальней стены и четвертый — у лифта. В нескольких шагах, скорчившись, лежал еще один. Подойдя ближе, Холлис увидел, что это — матушка Блэссинг. Она была ранена в грудь — свитер пропитался кровью. Ирландка не выпускала из рук меча, будто оружие могло спасти от смерти.
— Последнему повезло, — сказала она. — Повезло… Шальная пуля. — В голосе не было привычной резкости; Арлекин не могла продышаться. — Но ведь смерть тоже приходит случайно.
— Да не умрете вы, — пообещал Холлис. — Я вытащу вас отсюда.
Матушка Блэссинг повернулась к нему.
— Дурак… Возьми, — протянула она меч. — И смотри… чтобы имя тебе дали верное. Я свое ненавижу… Мне его дала мать..
Отложив клинок, Холлис потянулся, чтобы поднять Арлекина на руки, но та из последних сил оттолкнула его.
— В детстве… мне говорили, что я… умница… — Изо рта ирландки текла кровь; слов было почти не разобрать. — И крас-са… ви… ца-а…
40
Когда Майе было восемнадцать, ей пришлось ехать в Нигерию, чтобы забрать содержимое банковского сейфа в центре города Лагос: убитый британский Арлекин по имени Гринмэн оставил там пакет с бриллиантами, а Торн как раз нуждался в деньгах.
В аэропорту тогда случился перебой в подаче электроэнергии — транспортерные ленты встали. Начался дождь; через дыры в потолке потекла грязная вода. Заплатив взятки всем, кто только носил униформу, Майя вышла, наконец, в главный вестибюль. Девушку моментально окружила толпа нигерийцев — таксисты, крича и размахивая кулаками, дрались за ее багаж; Майя с трудом пробилась к выходу. На улице кто-то попытался срезать у нее сумочку. Обернувшись, Арлекин увидела, что это восьмилетний воришка. Выкрутив ему руку, она забрала нож.
И совсем другое дело прилететь в международный аэропорт Бола. Майя с Ламброзо прибыли за час до рассвета, терминал был тих и чист, а служащие на паспортном контроле все повторяли tenaste'llen, «желаем здравствовать» по-амхарски.[29]
— Эфиопия — страна консервативная, — пояснил Симон Ламброзо. — Никогда не повышайте голоса, разговаривайте вежливо. Обращаются здесь по именам. Говоря с мужчиной, добавляют перед именем ато — то есть господин. К вам, как к незамужней, будут обращаться войзэрит Майя.
— А как эфиопы вообще относятся к женщинам?
— Женщины здесь имеют право голосовать, заниматься бизнесом и посещают университет в Аддисе. Вы — фараньи, то есть иностранка, к вам отношение будет особое. — Оглядев Майю с ног до головы, Ламброзо одобрительно кивнул: на Майе были свободные льняные штаны и белая рубашка с длинными рукавами. — Одеты вы скромно, это важно. Оголенные плечи и колени у женщин здесь считаются вульгарностью.
Пройдя таможню, они вышли в зал для встречающих. Петрос Семо — невысокий утонченный человек с темно-карими глазами — уже был там. Ламброзо по сравнению с ним выглядел великаном. Старые друзья с минуту жали друг другу руки, здороваясь на иврите.
— Добро пожаловать в мою страну, — приветствовал Петрос Майю. — Я взял напрокат «лендровер» и отвезу вас в Аксум.
— Вы уже говорили с представителями церкви? — спросил Ламброзо.
— Разумеется, ато Симон. Я хорошо знаком со всеми священниками.
— Значит ли это, что я могу увидеть Ковчег? — спросила Майя.
— Обещать не берусь. У нас в Эфиопии говорят «Egziabher Kale», «если на то будет воля Божья».
Они забрались в белый «лендровер», на котором все еще сохранилась эмблема норвежской гуманитарной организации. Майя села впереди рядом с Петросом, а Ламброзо устроился сзади. Перед тем как покинуть Рим, Арлекин послала Габриелев японский меч в Аддис-Абебу. Клинок все еще был упакован в картонную коробку, которую Петрос передал Майе, так словно в ней лежала бомба.
