Юрий Кудрявцев - Три круга Достоевского
Проблема совести вводит нас в проблему счастья. Кто счастлив в мире, имеющий совесть или ее лишенный? Однозначного ответа на этот вопрос нет.
Стремление людей к счастью неистребимо. Но одни идут к нему, принося несчастья другим, иные же, наоборот, способны жертвовать своим счастьем. Выделяются эгоисты и альтруисты. Они в борьбе друг с другом. Борьба идет внутри общества, идет она и внутри человека. Это фактически та самая борьба между добром и злом, о которой уже говорилось. Борьба за счастье, по-разному понимаемое. Надо сказать, что большинство героев Достоевского — люди несчастные.
В борьбе добра и зла у Достоевского, как правило, побеждает зло. Оно торжествует над поверженным добром. Но победа зла — лишь в одной, внешней системе отсчета. В другой же системе — поверженное физически добро торжествует над злом, противопоставляя ему свою большую силу духа. Результат этого виден не сразу, но он есть, будет. Прав Макар, когда он говорит: «Добрые дела не остаются без награды, и добродетель всегда будет увенчана венцом справедливости божией, рано ли, поздно ли» [1, 105]. И как своеобразный гимн добру звучит последний рассказ этого периода жизни — «Маленький герой», написанный в Петропавловской крепости, когда зло явно победило доброту.
Таким образом, рассматривая личность человека, Достоевский выделяет различные стили мышления, различные нравственные качества людей. Стили мышления и нравственные качества проявляются через деятельность человека: практическую и теоретическую.
Многие герои Достоевского бездеятельны. Они, конечно, работают, служат. То есть выполняют то, что им предписывает должность. Но уклоняются от выполнения того, к чему их должна обязывать личность. Они равнодушны к тому, что лежит за пределами их прямых обязанностей. Равнодушие эгоистов понятно. Иного от них и ждать нельзя. Сложнее понять всякого рода «особнячком», «сам по себе», героев более симпатичных, людей с совестью. Равнодушие этих людей, мне кажется, объясняется невозможностью изменить что-либо, осознанием этой невозможности.
Но есть и деятельные герои. К ним я отношу Неточку. На первый взгляд, не видно ее деятельности. Но это особая деятельность. Маленькая героиня действует на окружающих своим примером доброты и кротости.
Есть и деятельность иного порядка. Активная. Эгоистическая. Ибо эгоисты не только равнодушны к бедам другого, они еще могут быть корыстно неравнодушными. Так Голяд,кин-«младший» копает яму для «старшего». В «Двойнике», правда, еще на не очень серьезном уровне, упоминается иезуитский принцип: цель оправдывает средства. Деятельность по этому принципу хуже любой бездеятельности.
Теоретическая деятельность представлена слабо. Среди героев есть ученый, но он от науки отошел и деятельность его в этом плане не показана. Религиозной деятельности почти тоже нет. Бога если и вспоминают, то чаще всего попутно. Хотя есть уже и человек, вернувшийся к богу (Ордынов).
Рассмотрены эстетические проблемы. Отражены они пока еще очень фрагментарно. В «Бедных людях», «Хозяйке», «Неточке Незвановой». Это прежде всего проблема таланта, зависимость направленности таланта от качеств личности. Талант, не направленный миропониманием человека, может и погибнуть, зайти в тупик. Для человека, не обладающего личностью, талант может оказаться губительным.
В «Хозяйке» промелькнула мысль, весьма и весьма значимая: «краса силу ломит» [1, 308]. Произнесена мысль вскользь, попутно, к тому же человеком, несовсем доверяющим красе, а полагающемуся на силу. Но мысль, взятая сама по себе, очень важна: сила красоты, сила эстетического отражена здесь впервые. И позднее эта мысль будет одной из центральных в творчестве Достоевского. Замечен и другой подход к эстетическому — его недооценка, когда, положим, в литературе видят лишь «поучения назидательности и документ» [1, 51]. Мечтательство, фантазия как попытка подняться над тусклой действительностью и как основа эстетического творчества раскрыта в «Белых ночах», самом поэтичном произведении Достоевского. В зародыше можно выделить и проблему искусства и общественной жизни. Показаны художники, светящие лишь себе и фактически высокого звания «художник» недостойные, и истинные художники, светящие другим.
О представителях первых говорится в «Неточке Незвановой» (но не только там): «Его жажда — слава. А если такое чувство сделается главным и единственным двигателем артиста, то этот артист уже не артист, потому что он уже потерял главный художественный инстинкт, то есть любовь к искусству, единственно потому, что оно искусство, а не что другое, не слава» [2, 175].
Показаны суждения «народа» о литературе. Причем не всегда компетентные. И этим как бы сделана заявка на разговор по проблеме народности искусства.
Своим, собственным творчеством Достоевский утверждает мысль о связи правды и правдоподобия в художественной практик ке. Неправдоподобное может отражать, причем весьма глубоко, настоящую правду жизни («Двойник»).
Высказаны идеи о необходимости свободы для теоретической и практической деятельности. И тут же, в зародышевой форме, сквозит мысль: всем ли по силам свобода, и не следует ли ее ограничить? «Дай ему волюшку, слабому человеку — сам ее свяжет, назад принесет» [1, 317]. Эта мысль не автора, а героя; «Хозяйки» Мурина.
Показана суть человека, показаны личности и безличности. Какова судьба общества, состоящего из таких людей? Эта судьба зависит от будущих поколений. От того, что они унаследуют, какая жизненная ориентация в них победит. По третьему кругу Достоевский рассматривает проблему детей как будущего человечества. Личностные начала в детях присутствуют в большей мере, чем во взрослых. Детине находятся в плену «здравого смысла», расчета, разума. Они способны поступать алогично, абсурдно. Глубокая мысль об абсурдном поведении человека как реакции на поведение «здравомыслящее» проведена в «Маленьком герое». Разум подсказывает герою, как, впрочем, и взрослым, что оседлать эту лошадь нельзя. Взрослые и не пытаются. Мальчик действует вопреки разуму, расчету. Он выше расчета. Ему-то и гимн Достоевского. За попытку. Это первый «абсурдный человек» Достоевского. Абсурдность поведения связана со ставкой на чувство, на бессознательное. На то, что более развито у детей и притуплено у взрослых. Тут истоки будущей философии абсурд ного поведения. Отсюда — Камю.
Надежда на детей? Но надежда ли? Не искоренят ли ее взрослость и взрослые. Ведь последние забыли свое детство и не понимают чувств «маленького героя», его привязанностей. «Во мне, в ребенке, было грубо затронуто первое, неопытное еще, необразовавшееся чувство, был так рано обнажен и поруган первый, благоуханный, девственный стыд и осмеяно первое и, может быть, очень серьезное эстетическое впечатление» [2, 282].
