Дэвид Герролд - День проклятья
– Нам их показывали, но разобраться у меня не было возможности.
Фотоизотомография представляла собой трехмерную карту организма. Создать ее нетрудно. Вы делаете тонкие срезы червя на замораживающем микротоме и фотографируете их один за другим. Потом загружаете изображения в компьютер, который выдает на экран трехмерную картинку. Просматривается любая часть тела червя изнутри или снаружи под любым углом. С помощью джойстика можно путешествовать по телу червя, прослеживая путь кровеносных сосудов, нервов и других структур. Пока большая часть из того, что мы видели, относилась именно к «другим структурам». Многие органы червей не выполняли никакой явной физиологической функции. Что это? Рудименты вроде нашего аппендикса? Или они находились на биологической консервации в ожидании, когда придет их час?
– Хотите, я предоставлю вам лабораторное время? – предложила Флетчер. – Если сумеете доказать, что они обладают способностью к такой декодировке, я спляшу нагишом с большим розовым червем.
– Вы настолько уверены?
– Да.
– Гм. Но тогда возникает другой вопрос. Она снова посмотрела на часы.
– Только покороче, пожалуйста.
– Для чего же тогда нервные иголки? Флетчер улыбнулась.
– Для очень интенсивной стимуляции. Может быть, сексуальной. Общение червей – своего рода объятие. Жесткость волос в сочетании с нервными иголками должна вызывать очень сильные ощущения. Вы же видели их напряжение на вершине «оргазма»?
Я кивнул и тут же спросил:
– Это установленный факт или гипотеза?
На ее лице промелькнуло раздражение. Я сразу пожалел, что спросил: такие вопросы больше подходят генералу Пулу. Но Флетчер и виду не подала.
– Это экстраполяция, – поправила она. – На примере нашей экологии мы знаем: чем выше организация животного, тем активнее его половое поведение. То же самое касается других поведенческих реакций и механизмов обмена информацией. Человек – лучшее тому подтверждение. Эволюционная фора червей вовсе не означает, что они умнее нас, но их адаптации должны быть несколько изощреннее. Кто знает, может, они демонстрируют, во что превратится земляной червь? Вы обязаны знать, что половое размножение не только ускоряет темпы эволюции, но и отбирает наиболее сексуальные виды.
Я ухмыльнулся.
– О'кей, сдаюсь.
Она еще раз обеспокоенно посмотрела на часы, но не ушла.
– Послушайте, Джеймс. Вы задавали грамотные вопросы. Продолжая в том же духе, вы шаг за шагом проследите большую часть наших работ за последние восемнадцать месяцев. Сейчас мы буксуем с проблемой передачи информации, и я страшно боюсь, что мы не замечаем чего-то настолько явного, что видно даже лейтенанту. – Она смущенно улыбнулась. – Вы ничего не замечаете?
– Ну… – осторожно начал я. – Так, кое-что. Вы же видели наши записи из вертушки?
– Да, видела.
– Вам ничего не напомнили кроликособаки и их небольшое представление?
– Вы хотите спросить, не напоминает ли это стадо?
– Значит, вы тоже заметили. Она сказала:
– Это лежит на поверхности.
– Вы были одной из тех, кто дал мне ключ. Помните вашу характеристику сплачивания стада? Феномен втягивания.
– Положим, явление намного шире, – возразила Флетчер. – Это типичный для стада способ самосохранения. Цементирующий состав.
– Да, конечно. Но для того, кто не является членом стада, это… приглашение.
– Пусть так. Ну и что? – И тут до нее дошло. Она удивленно вскинула на меня глаза. – Кроликособаки?
– Они самые. Я думаю, что их танец был приглашением полковнику Тирелли и мне присоединиться!
Флетчер задумалась.
– Подождите минуту. – Она отстегнула от пояса телефон и набрала номер. – Джерри? Это Флетч. Я опоздаю. Сам справишься?.. – Она выслушала ответ. – Отлично. Спасибо. – Потом сложила телефон и снова закрепила на поясе. – Итак, у вас наверняка есть соображения. Давайте выкладывайте все до конца.
– Когда я валялся в больнице, у меня была уйма времени для чтения. Я просмотрел очерки доктора Формана о коммуникации. – При его имени Флетчер нахмурилась. – Что-то не так? – спросил я. – Вы сами говорили, что прошли у него курс психофизической, или модулирующей, тренировки.
– Да, прошла. И этот курс мне многое дал. Но… Мне не нравится, во что он превратился. Впрочем, ерунда.
Продолжайте.
– Ну… Суть его работы, похоже, состоит в том, что люди очень редко осуществляют настоящий обмен информацией. Большинство из нас даже не подозревает, что это такое. Если вы заглянете в словарь, то обмен информацией трактуют как обмен взаимно согласованными символами. Форман считает это определение некорректным. Он довольно подробно объясняет…
– Я знакома с его трудами, – прервала меня Флет-чер. – Не пересказывайте.
– Хорошо. Форман выдвигает тезис, что истинный обмен информацией – это обмен чувствами, нечто вроде прямого переливания содержимого моей головы в вашу. Это, по Форману, и есть коммуникация. Он пишет, что, если бы мы овладели таким способом, наше ощущение самих себя, Вселенной, да и всего на свете, изменилось бы. Мы сравнялись бы с богами. Вот почему я подумал о червях.
Флетчер кивнула.
– В мышеловку мы уже залезли, но я до сих пор не вижу сыра. Впрочем, продолжайте.
– Это введение. По-настоящему меня потрясли рассуждения Формана о языке. Он считает язык весьма неэффективным средством для передачи чувств. Это всего лишь набор понятий, годных для описания физического мира, то есть вещей, которые можно измерить и пощупать: длины волны света, температуры воды и тому подобного. Но он отнюдь недостаточен для описания чувственной Вселенной, Вселенной индивидуального восприятия. Попробуйте описать словами любовь. Самое большее, на что способен язык, – вызвать цепь ассоциаций с вашим личным опытом.
Люди, скорее, обречены на общение, чем способны осуществить его.
Доктор Форман считает, что чувственному обмену должно предшествовать установление коммуникационной связи. То есть общение червей, сплочение стада, правильно? Желание быть вместе. Потому и кролико-собаки собрались в кучу, могу поспорить. – Я с нетерпением следил за выражением лица Флетчер. – Что скажете?
Она медленно проговорила:
– Скажу… что вы молодец. – Она взяла меня под руку. – Давайте прогуляемся. Я угощу вас чашечкой кофе. Настоящего. В моем кабинете.
– Да? Конечно. – Я слегка удивился – на научные вопросы доктор Флетчер обычно отвечала немедленно.
Пока она варила кофе, мы немного поболтали.
– Помните яйца червей, что вы привезли в Денвер? Из которых вылупились тысяченожки?
– Да, а что?
– Мы наблюдали за ними, потому что это первые краснобрюхие тысяченожки, которых мы увидели. Теперь-то ясно, что ближе к северу у всех красное брюхо. Хотите молока? Простите, но нет ни кусочка сахара. Знаете, эти краснобрюшки не такие ненасытные, как их черные сородичи. И растут гораздо медленнее. И еще мне кажется, что они сообразительнее, если вас не смущает не подтвержденное фактами мнение. Мы собирались провести несколько опытов в лабиринте, но так и не успели из-за суматохи с переездом. По-моему, три штуки мы с собой захватили – надо проверить. Если хотите, можете полюбопытствовать, как они себя чувствуют.
