Павел Комарницкий - День ангела
Ворота гаража поднимаются автоматически.
Мы входим внутрь, не встретив ни души. Здесь и нет ни души, и живёт тут только одно тело — нашего конвоируемого.
— Достань винтовку.
Убийца нетвёрдым шагом, прямо переставляя ноги, идёт куда-то. Возвращается с доской, обыкновенной с виду, толстой доской. Доска распадается, как футляр от скрипки — внутри, в углублении, снайперская винтовка Драгунова. Надо же, и глушитель на месте…
— Заряжай.
Убийца медленно, невидяще глядя перед собой, набивает патроны в магазин — один, два, три…
— Достаточно. Магазин на место. Патрон в ствол!
Лязгнул затвор. Инструмент готов к работе.
Уэф смотрит на винтовку, прикидывает. Да, верно — с навёрнутым глушителем очень неудобно…
— Разувайся.
Убийца стягивает мягкие туфли-мокасины, затем носки.
— Возьми в рот дуло. Глушитель!
Нетвёрдые движения загипнотизированного. И глушитель толстый — еле пролез в пасть.
— Ногой наступи. На спуск, большим пальцем.
Киллер, неловко задрав ногу, медленно нашаривает скобу, суёт туда большой палец ноги. Щелчок! Осечка.
В комнате вдруг остро запахло свежей мочой, и под казнимым медленно начала растекаться лужа.
Уэф огорчён, я вижу. Нельзя пытать человека.
— Заряжай. Затвор!
Снова лязгает затвор. Вторая попытка.
— Огонь!
На этот раз киллер спешит. Скорее, скорее, прекратить этот ужас. И оружие не подвело. Голова на темени вдруг всплеснула фонтаном мозгов и крови. Труп киллера-самоубийцы упал навзничь, и винтовка валяется в смеси крови и мочи.
«Добрый ты, папа Уэф»
«Да, я добрый. Даже вот к нему. Можно было просто свалить его парализатором, и через несколько месяцев он умер бы, постепенно разлагаясь. Но это было бы неоправданной жестокостью. Зачем подвергать его мучениям, если нет ни одного шанса? Парализатор — для тех, у кого такой шанс есть»
«Гуманизм?»
«Гуманизм — для людей. Мертвецы должны лежать в могилах, не мешая живым»
«Но я бы предпочёл своей рукой»
«Неверно. Слышал такое — мне возмездие, и аз воздам? Вот так вот»
Уэф хмуро смотрит в пол, но я понимаю…
«Верно. Этот исполнитель — по сути, инструмент. Оператор дикарского оружия — винтовки. И он своё получил. Но про хозяина он ничего не знает»
«Откуда известно?»
Уэф морщится, как будто разжевал лимон. Хотя да, лимоны они едят не морщась…
«Хоть ты и Великий Спящий, а балбес. Пока мы ехали, я у него в голове просмотрел… Короче, не знает он ничего. Заказ принял по телефону. Можно было бы начать раскручивать цепочку, но это долго и ненадёжно»
Уэф пронзительно смотрит мне в глаза.
«Последнее усилие, Рома. Его надо найти. Вся надежда на тебя. Кто?»
* * *Пепельно-жемчужный свет льётся с потолка, и три громадных саркофага. висящих в воздухе, кажутся почти чёрными. Два из них пусты, и только в крайнем неощутимо теплится жизнь. Там… да, спит заколдованным сном самое дорогое для меня существо во Вселенной. Спит, и не возражайте.
В углу помещения, рядом с витализатором, постелена постель. Нормальная человеческая постель — матрас, заправленный простынёй, подушка в наволочке, сверху — махровая простынь, вместо одеяла. Это я обживаюсь здесь потихоньку. Возможно, я не прав, мог бы спать и в другой комнате, вообще-то это непорядок — здесь не спальня. Но меня никто не трогает, и я благодарен за это. Я хочу быть рядом с ней, понимаете?
Люк исчезает, как не было. Конечно, я уже знаю: никуда он не исчезает, просто втягивается в косяк так быстро, что глаз не успевает заметить. Как затвор фотоаппарата.
— Рома… К-хм… Есть будешь? Слышь, тут пироги с картошкой.
Я благодарно улыбаюсь. Я, конечно, пошёл бы и в трапезную. Но дед меня понимает.
Я завтракаю молча, запивая пирожки молоком прямо из крынки. Да, завтракаю. Мы вернулись уже под утро.
«Спасибо тебе, Рома. Я как вспомню, как я тебя о прошлом годе… Я ведь ни на вот столько не верил в тебя, парень. Я был уверен, что ты её погубишь»
Я молчу, механически пережёвывая еду. И ты чуть не оказался прав…
«Чуть не считается. Сам, значит, и спас. Уже второй раз, Рома. Знаешь, тогда я поверил Уэфу на слово — мол, иначе будет ещё хуже. Хотя и не в моей власти было изменить чего-либо. А теперь вижу — он прав был, когда тебя… в общем, помиловали»
Дед Иваныч вздыхает.
«А нынче, когда вы это дело провернули… когда вернулись живыми, оба, я даже, признаться, уверовал, что могут ангелы жить в человечьем обличье на земле нашей грешной. И даже размечтался, дурень, как Ирка… ну, в общем, родит она тебе ребятишек, и заживёте вы, как люди. Видать, не судьба»
Я молчу, не могу проглотить уже очень тщательно пережёванную пищу. Дед, дед… Зачем так, по свежей ране?
Дед кладёт руку мне на плечо.
«Не обижайся ты на старого дурня. Мне же Ирка заместо внучки. И скажу тебе прямо — вы счастливые. Да, да, Рома. Все прежние случаи кончались куда как хуже. Смертью они все кончались. Так что вы, стало быть, станете исключением из правил»
Дед вдруг переходит на голос.
— А ребятишек она, Рома, похоже, тебе таки родит. Махоньких таких, с хвостиком. Ну, может, не пятерых — но двоих-троих точно. Ну, ежели, конечно, ты не будешь отлынивать.
Я поперхнулся молоком. Ну ладно, моя Ирочка… Ты-то куда ещё, старый хрыч!
* * *Цветные размытые пятна танцуют свой танец, исполненный скрытого смысла. Я сплю. Такая у меня теперь работа — спать.
Никогда бы не подумал, что может быть так трудно спать. Обычный сон освежает, а после моих снов… как будто я во сне разгружаю вагоны с цементом.
Но я должен. Должен довести работу до конца. Киллер что — инструмент. Оператор дикарского оружия — винтовки, только и всего. И своё он получил. Нужен заказчик. Тот, кто велел убить мою Ирочку.
Я расширяюсь, подобно ударной волне от взрыва, стремительно и неостановимо. Я охватываю пространство всё шире и шире. Я поднимаюсь над землёй — нет, я поднимаюсь над Землёй, хотя в это же время лежу на полу, в углу странной комнаты со странными аппаратами. Как это возможно? Да откуда мне знать, я же сплю.
Где?
Голова начинает ныть, сперва чуть-чуть, постепенно боль усиливается. Нельзя! Не смей болеть! Не смей просыпаться!
Я вижу.
В бассейне с прозрачной, неестественно-голубой водой (подкрашенная, что ли?) плескается грузный немолодой мужик, с начинающими седеть висками. Солидный, уверенный в себе. Время идёт к одиннадцати, но депутату не нужно спешить на работу, толкаясь в трамвае. Депутаты ложатся обычно поздно — фуршеты-банкеты там, разные встречи в саунах, и прочие трудности депутатской жизни. Зато уж утром можно спать сколько влезет.
