Павел Комарницкий - День ангела
Я просыпаюсь от нестерпимой головной боли.
«Папа Уэф! Уэф!!..»
«Я здесь. Ты нашёл?»
«Да. Смотри скорее!»
Только бы не потерять сознание. Откуда такая боль?
Лёгкие шаги босых ног. Сквозь боль я чувствую, как на мою голову ложатся маленькие горячие руки. Боль уходит, тает, растворяется. Я открываю глаза.
— Ты переутомился — мама Маша не отнимает рук от моей головы — тебе надо отдохнуть.
Меня разбирает совершенно идиотский смех. Отдохнуть после сна…
— Я не шучу. Уэф слишком тебя эксплуатирует. Между прочим, твой дар ещё только прорезался, и ты вполне можешь его лишиться, такие случаи бывали.
Она протягивает мне маленькую склянку с прозрачной жидкостью.
— Пей. И будешь спать без всяких видений.
Нет, мама Маша, погоди… Я должен увидеть этого гада. Я должен взглянуть ему в глаза.
— Нет, Рома — Уэф уже тоже здесь — тебе это не нужно, я тебя уверяю. Тобой владеет гнев, и я не могу тебя осуждать. Но очень тебя прошу — не надо. Выспись, свою работу ты сделал. Твой дар нужен нам всем — тебе, мне, Иолле. А этот… Ну хорошо, ты сможешь присутствовать на его похоронах. Устроит тебя такой вариант?
* * *Я просыпаюсь с давно забытым ощущением — выспался. И тут же меня пронзает мысль — где этот?..
… Грузный немолодой мужчина с мужественным, волевым лицом садится на заднее сиденье «мерседеса», холуй-охранник почтительно закрывает за ним дверь. Машина трогается, включает спецсигнал. Попутные машины жмутся к обочине, пропуская VIP-персону, и встречные шарахаются — в любой момент этот может выскочить на встречную полосу, и будет прав. А как же? Права не дают, их берут. Во всяком случае, слуги народа.
Что-то вдруг неуловимо меняется в мире. Что?
На повороте лимузин сильно сбавляет скорость, и это слегка облегчает участь седоков — машина теряет управление, врезается в угол здания, не пытаясь тормозить. Дым коромыслом! А вот и «скорая помощь».
Люди в белых халатах выскакивают из «Газели» с красными крестами на бортах. Возле потерпевших уже суетятся разнообразные заинтересованные лица — менты, какой-то тип с видеокамерой, ещё кто-то. Из разбитой машины извлекают пострадавших в бессознательном состоянии. Депутата грузят в «скорую».
«Куда его, в Кремлёвку?»
«Давай, тут рядом совсем. И нам, если что, не впарят… Да скорее!»
«Скорая» с воем пробивается сквозь мешанину уличного движения. Водители неохотно пропускают её — это же не депутатский «мерседес»…
* * *В просторной палате лежит один-единственный пациент — бывший депутат какой-то думы. Какой? Да какая разница!
Всё тихо в палате. Попискивает аппарат, на экранчике которого зелёный луч вычерчивает кривую депутатского пульса. Возле аппарата дежурит девица в белом — медсестра? Врач? И это тоже неважно.
У входа в палату зевает вооружённый охранник. Но и он не имеет значения.
Окно палаты интенсивной терапии, слегка приоткрытое по случаю летней погоды, распахивается, и сильнейший порыв ветра проносится по комнате, развевая какие-то занавески. Кажется, будто захлопала крыльями огромная птица. Сестра-сиделка кидается к окну, запирает его.
Пациент лежит смирно, вытянувшись. Голова забинтована. Ага, понятно. Отдыхает после операции.
Операция закончилась всего час назад, и пациент ещё под наркозом. В палате тепло. Возле кровати воздух дрожит, как будто знойное марево над асфальтом.
«Открой глаза. Открывай!»
Бывший депутат (а что делать?) открывает глаза. Вплотную к изголовью стоит какой-то мальчуган, нагишом, только на плечах едва накинут белый больничный халат. Странный халат… и не спадает…
Мальчик наклоняется, и в глаза бывшего депутата смотрят его необыкновенные, фиолетовые глаза. Зрачки депутата расширяются.
«Охрана! Доктор!! Мама!!!»
«Спокойно. Ты не можешь пошевелиться. Ты не можешь сказать ни слова, ни звука. Ты можешь только думать. Думай! Кто. Тебе. Велел»
Уэф смотрит ему в самую душу. Или что там её замещает у бывшего депутата?
«Думай. Кого. Ты. Знаешь»
Тело бывшего депутата бьёт дрожь, пульс учащается. Комбайн медицинского контроля отзывается тревожным учащением сигналов. Сестра-сиделка встрепенулась.
«Спокойно. Дыши ровно, вот так. И пульс в норме. Не надо нервничать. Какой теперь смысл нервничать?»
Теперь пациент дышит ровно, глубоко. И сердце бьётся ровно, как у спящего. Сестра вновь затихает, понемногу клюёт носом. Всё, она спит.
«Ну вот. В общем-то, всё у меня»
Губы пациента шевельнулись, первый раз за весь этот безмолвный разговор.
— Пощади…
«А ты кого-нибудь пощадил?»
«Не-е… Меня нельзя!..»
«Можно»
Невероятный мальчуган наклоняется ещё ближе. И невозможно смотреть ему в фиолетовые глаза. И не смотреть невозможно.
«Твоё дальнейшее существование абсолютно недопустимо»
Комбайн медицинского контроля издаёт длинный, непрерывный писк. По экрану ползёт ровная светящаяся полоса. Но сестра-сиделка спит, и спит охранник у входа в палату. И только стеклянные глаза бывшего депутата неподвижно-бессмысленно смотрят в потолок.
* * *— Ну вот и всё.
Уэф сидит рядом со мной по-турецки. И я вдруг ощущаю, не то что мозгами — всей кожей и потрохами ощущаю, как смертельно он устал. И мой гнев, владевший мной с того самого момента, как… Мой гнев угас, и осталась только страшная усталость.
— Тебе хорошо, ты Великий Спящий — Уэф чуть улыбается — а мне бы просто поспать.
Он смотрит на тяжёлую громаду витализатора, висящую в воздухе. Там спит его младшая дочь. Разумеется, спит, и не возражайте.
— Операция полностью завершена. Этот… сдал остатки местной сети, всё, что знал. Я прочёл и увидел. Так что Резвящийся и Бьющий крылом могли бы спать спокойно.
Да, они могут спать спокойно.
— Могли бы, Рома, не путай меня. Теперь их просто нет.
Он смотрит мне в глаза.
— И уже вполне могло бы не быть моей дочери. А эти… да, гады вполне могли бы быть. Я не стану говорить тебе спасибо, Рома — это был твой долг. Но я рад за тебя. Нет, не так — я рад за вас с Иоллой.
— Можно вопрос? Этот… был биоморфом? Ну, «зелёным»?
— Почему? Он был рождён здешней земной женщиной.
— Человек? Он был человеком?
Уэф задумался.
— Вполне возможно. Да, наверное, когда-то был человеком. Только это было так давно… Понимаешь, Рома — «зелёные» имеют обыкновение кидать тех, кто перестал быть им полезен. Или просто жертвуют фигуры в своей игре. И как-то само собой так получается, что все, кто связался с ними, все, кто служит злу, рано или поздно гибнут, всегда бесславно и нередко мучительно. И ещё успевают прихватить за собой…
