Геннадий Прашкевич - Шкатулка рыцаря (сборник)
– Мордами в землю быстро!
55В советское время сотрудников госбезопасности нередко прикомандировывали к партийным вождям братских стран. В их ближайшее окружение. Так сказать, обмен опытом. «Не в шахматишки гонять».
Последние слова я даже произнес вслух.
Ботаник сразу насторожился, занервничал, повел стволом «Барса».
Врач мгновенно этим воспользовался:
– Архип Борисыч, а как насчет шахматишек?
Врач явно искал живого контакта. Боялся, что Ботаник по неразумению выпустит из баньки Рубика. «Я сам люблю сгонять партию-другую, – вдохновенно врал Врач. – Я однажды с настоящим гроссмейстером играл. – И добавил, уже бог знает на что надеясь: – С румынским».
– Это с кем же?
– С Георгиу.
– С Флорианом? – опешил Ботаник.
– Ясный хрен, – горячо заговорил Врач. Он неудобно лежал на земле, чуть приподняв голову, разведя руки, как пловец, и бормотал: – Ну, ясный хрен, не с Ботвинником же! Какой из Ботвинника румын? Ты ствол на меня не наводи, не наводи на меня ствол. Я играл с Флорианом, когда он в самом соку был. Правда, очень уж любил ничьи. Хлебом не корми, дай ему сделать красивую ничью. Я тогда студентом был, – нагло врал Врач, – когда Георгиу приезжал в Москву на олимпиаду. Участвовал в сеансе одновременной игры. Георгиу меня оценил.
Как ни странно, Ботаник слушал. Лицо его вытянулось, в глазах теплился интерес.
Я страшно боялся, что Врач вот-вот пролетит на какой-нибудь мелкой неточности, но он был начеку, извлекал из подвалов сознания все новые и новые неожиданные подробности. «На мемориале Чигорина, помнишь, Георгиу подряд схватил семь половинок. Еще бы одна, и вылетел из турнира. Помнишь? Но вышел против него Гас Рее. Помнишь, что Георгиу тогда сказал?»
– А то! «Или партия будет результативная, или пусть меня повесят на рее».
«Мулт, открой! Выйду, пасть порву, падла!» Крики в баньке усилились, наверное, они там сломали скамью, тяжело били ею в подпертую лиственничной колодой дверь. Но Архип Борисович их не слышал. Имя знаменитого румынского гроссмейстера буквально гипнотизировало его.
– Сами-то играли с Георгиу? – перешел на вы Врач.
Ботаник счастливо кивнул.
– Сколько партий?
– Три. Вместе ездили.
Ботаник не объяснил, куда они ездили.
– И вы все три выиграли?
– Ты что!
– Проиграли?
– Это же Флориан!
«Открой, Мулт! Открой, падла, глотку порву!»
– Да пальни ты по дверям, пусть заткнутся, – страдальчески предложил Врач. – Вот расшумелись, поговорить о шахматах не дают. В кои веки вспомнишь про шахматы, а они норовят всё испортить.
Палить по дверям Ботаник не собирался, но и двери не открывал.
Нас это устраивало. «Открой, Мулт!» – орали из бани. Темные тени играли на недоумевающем морщинистом лице старика. Сбитый с толку, он находился сейчас в каком-то другом мире, может, в Румынии времен Кондукатора… Ну да, Флориан Георгиу… Ганс Рее… Елена Чаушеску… Друг Нику… Сладкий ветер воспоминаний овевал седины Архипа Борисыча. Он, наверное, не отказался бы от стаканчика анисовки. А Врач вкрадчиво нашептывал: «Ты их, Архипыч, не выпускай. Они всё испортят». И осторожно запускал очередной шар: «Ты, Архипыч, говорят, с самой Еленой Чаушеску играл. А? Говорят, умная была женщина, хотя родилась в заштатном городке. Кажется, в городке Ленцуа, не ошибаюсь? Ну вот! Там одни козы бегали. Помогала отцу продавать свечи, торговала тыквенными семечками на вокзале. Простая была девушка, да? А потом время пришло, возглавила Академию наук. Я считаю, это нормально. Так оно и должно быть. У нее-то выигрывали?»
– Как можно?
– А почему нет?
– Перед ней даже Флориан ложился.
– Может, специально? – осторожно предположил Врач.
– Ты что! Она играла в полную силу. И дети у нее все были от мужа.
Это было несколько неожиданное признание. Какая-то давняя обида проскользнула в словах Архипа Борисыча.
– Значит, врали про нее?
– Особенно Маурер. Этот всегда врал.
– Какой это Маурер? – тут же перехватил подачу Врач. – Тот, что при Чаушеску премьером был?
– Он, он, – мрачно кивал Ботаник. – Врал больше, чем Силвиу Брукан.
При всей энциклопедичности своих знаний Врач явно не знал, кто такой этот Силвиу Брукан. Но интуицией владел гениально.
– Это он, что ли, заявлял, что Елена неграмотная?
Ствол «Барса» дрогнул и медленно поплыл в сторону Врача.
Неграмотная? Кто сказал? Старик бормотал про себя, но мы различали отдельные слова. Не надо про Силвиу Брукана… Знаем мы этого Брукана… И он, и Маурер – лжецы, а Елена – член ЦК… «Подобно звезде, мерцающей подле другой на вековечной небесной тверди, стоит она рядом с Великим мужем и озирает очами победоносный путь Румынии…» Что вы, крысы и крысынята, можете знать об Елене? Барбу Петреску, ее родной брат, например, любил «Жигулевское». Понятно, отдельного производства. Архип Борисыч не раз пробовал с ним новые поставки. Барбу видел плохо, но очков не носил. Считал, что не к лицу Первому секретарю столичного комитета румынской Коммунистической партии прятать от народа глаза. Доклады для Барбу печатали специальным шрифтом…
Объясняя это, Ботаник хитро прищурился:
– Ладно, уговорил. В какой руке?
– В правой, – догадался Врач.
«Не играй с ним», – вспомнил я. Так в первый вечер предупреждала меня Наталья Николаевна. Но Врача я не останавливал. Архип Борисович хитро улыбался, щурился, понимал что-то свое: «Значит, у тебя черные». Сильно хотел сгонять партишку. Пусть вслепую, без доски. Экстрим его не пугал.
Странно, да? На игру ему памяти хватало, а меня вспомнить не мог.
– Можно я перевернусь на спину? – спросил Врач.
– Зачем? – заподозрил плохое Ботаник.
– Так удобнее думать.
– Ну, ладно. E-два – e-четыре…
Я обалдел. Они правда начали партию.
– Пешка c-шесть…
– D-два – d-четыре…
Врач ответил ходом коня…
Даже моих небольших знаний хватило, чтобы понять: они разыгрывают защиту Каро-Канн. Позже Врач утверждал, что они разыгрывали особо любимый Флорианом Георгиу вариант. Ну, не знаю. У меня сложилось впечатление, что Врач спешит как можно быстрей разменять все фигуры. «Мулт, падла!» – истошно орали в баньке. Но Ботаник никого не слышал. Он блаженно улыбался. Может, мысленно находился уже не в глухом сибирском лесу, а в гостеприимном столичном доме своего старого друга Нику Друяну. Туда и Елена Чаушеску заглядывала. Она любила простые белые платья в горошек. На Елену потом много грязи вылили, так я понял старика. А она, Елена, этого нисколько не заслуживала. Бог видит, не заслуживала. Росла обыкновенной живой девчонкой, хорошо работала на фармацевтической фабрике. Из активного молодняка выбилась в «королевы труда»…
