Кир Булычев - Старый год
– И если тебя не сожрут привидения, не растерзают бродяги, не загрызут крысы, то в конце концов ты вылезешь искать меня. А я буду благополучно жить, окруженная велосипедистами. И твой Кюхельбекер радостно скажет: «Добро пожаловать, императрица, вам пора в постельку к его величеству!»
– Но что мне тогда делать? Что делать?
– Будь хитрой, как змея, – сказал вдруг Пыркин. – Как тот змий, который Еву соблазнил.
– А император как, ничего мужик? – вмешался в разговор Партизан.
Пыркин дал ему подзатыльник – благо затылок Партизана находился на уровне пыркинского пупа.
– Пыркин прав, – сказала Соня. – Возвращайся, ласковая, послушная, ты ездила гулять, и не больше того. Ездила и вернулась. И придумай – ты умная, вот и придумай, чтобы в следующий раз, когда окно откроется, тебя взяли с собой, как – не знаю, но сделай! А Пыркина я пришлю к тебе сказать, когда это будет. Скоро.
– Ох, как не хочется возвращаться, – вздохнула Люся, понимая, что они правы.
– Денис устал, – сказала Сонечка. – Мы пошли. Было очень приятно познакомиться.
– Мы увидимся, – сказала Люся.
– Конечно, увидимся.
Соня покатила коляску в сторону университета. Они постояли, глядя ей вслед. Потом Пыркин сказал:
– Я тебя провожу.
– Не надо, я на велосипеде, так быстрее.
Партизан поддержал ее:
– Какой разговор – на велосипеде она как птица пролетит! Мне бы такой.
– Буду уезжать от вас, обязательно оставлю вам велосипед, – сказала Люся.
Они попрощались с ней, и Люся покатила вниз по Воробьевскому шоссе.
Там, где оно сливалось с Мосфильмовской, Люся увидела велосипедиста. Он лежал, раскинув руки на мостовой, наверное, разумно было бы объехать его. Но Люся затормозила. Слезла с велосипеда. Она знала, что люди здесь умирают редко. А если велосипедист упал и расшибся, может, надо ему помочь?
Она присела на корточки и услышала веселый свист.
С двух сторон к ней бежали незнакомые люди, одетые вызывающе. Один из них был тот самый разбойник, что убил Марфуту.
– Ой, не надо! – закричала Люся. Она постаралась поднять велосипед, сесть на него и умчаться и даже успела покатить его вперед и бежать за ним, занося ногу, чтобы прыгнуть в седло, – но один из разбойников ударил ее в бок, и все они полетели на асфальт – она, разбойник и велосипед.
Часть IV
ГАРИК ГАГАРИН
Знаменитый писатель Евгений Замятин, автор первой современной антиутопии «Мы», как-то ехал в поезде с Горьким и поведал ему тему фантастического романа. «Представьте, – сказал он, – что космический корабль теряет управление и начинает падать, притягиваемый звездой. И по расчетам известно, что корабль упадет на раскаленную звезду и превратится ни во что ровно через год. Интересно бы написать, что будут делать и как себя вести люди в корабле». Когда я прочел эти слова Замятина, я подумал – а ведь ничего не произойдет. Ведь мы все знаем, что умрем.
Правда, нам неведомо когда. Но все равно умрем в течение нескольких десятков лет. Разве из-за этого мы перестаем собирать марки или не женимся? Так и с экипажем космического корабля. Несколько дней они посокрушаются, кто-то кончит жизнь самоубийством, а кто-то скажет наконец правду ненавистному другу. А потом примутся жить, как раньше. Вот это будет правдивый фантастический роман.
То же самое происходило и в нашей лаборатории. Да, мы знали, что скорее всего Егор открыл невероятный другой мир, что мы не одиноки на собственной Земле. Понять это немыслимо, доказать невозможно, но побывать там – пожалуйста.
Казалось бы, после такого открытия мы должны были более ни о чем не думать. Да и весь наш институт должен был бросить свои силы на раскрытие этой тайны. Мы обязаны были войти в правительство с особой важности заявлением – ведь из этого мира могла исходить для нас неведомая угроза.
Ничего подобного мы не сделали. Мы работали, вели другие темы, жили как прежде. И ждали. Ждали, когда что-то еще случится. Безумствовал только Егор. Но безумствовал, лишь приезжая к нам, – дома он молчал, в институте он молчал, соблюдая видимость обыкновенной жизни.
Мы падали на раскаленную звезду, доигрывая партию в шахматы.
И все изменилось лишь в тот день, когда полковник Миша, терпеливый и спокойный, умевший ничему не удивляться, позвонил и попросил меня к телефону. К телефону мне идти не хотелось, потому что только что вернулась из отпуска услада моего сердца Катрин и я делал вид, что очень интересуюсь тем, как она сдавала экзамены. На деле же я просто любовался ею. И конечно, не желал разговаривать на отвлеченные темы.
Но, как дисциплинированный сотрудник института, я подошел к телефону.
Полковник Миша попросил меня приехать к нему в управление, чтобы ознакомиться с новыми материалами по интересующему нас обоих вопросу. Затем вежливо передал привет Калерии Петровне и спросил, как себя чувствует лаборантка Тамара. Нет, мне никогда не догадаться, есть ли у полковника Миши чувство юмора или это просто сарказм.
Пропуск мне был выписан, и внизу меня даже ждал молодой человек, по выправке кавалерист, представившийся лейтенантом Доценко.
В комнате кроме полковника Миши были еще два неизвестных мне молчаливых человека: то ли понятых, то ли агентов угрозыска. Полковник посадил меня за большой пустой стол и положил передо мной большой пакет.
– Смотрите, Юрий, – предложил он. – И скажите, нет ли на фотографиях знакомых вам людей.
Фотографии были цветные, двенадцать на восемнадцать, не все четкие, снятые в каком-то ресторане или клубе.
На них было много народу. На первой и второй ни одного знакомого лица я не заметил. На третьей я увидел, хоть и не четко, на заднем плане Крошку Барби.
Но я ничего говорить не стал, лишь отодвинул фотографию в другую сторону.
Барби присутствовал и еще на двух фотографиях. На одной из них он был снят крупным планом – кубическая рожа и стрижка такая, будто ему на темечко поставили утюг.
Но на последней из фотографий я увидел Барби, разговаривающего с философом Аркашей. Философ Аркаша был так же лохмат и неопрятно одет, как и в театре. Но по всему было видно, что Барби общается с ним не для того, чтобы показать сторожу на дверь. Им было о чем поговорить.
Итак, я отложил три фотографии. Все присутствующие в комнате смотрели на меня внимательно, как на фокусника, демонстрирующего ловкость рук, и желали меня разоблачить.
– Ваше мнение? – спросил Миша.
– На этих фотографиях изображен человек, который убил директора Пронькина.
– Как его зовут?
– Я знаю только его кличку – Барби. Англизированный вариант слова «Барбос». Еще его зовут Крошка Барби, что говорит о развитой фантазии в уголовном мире.
