Виталий Храмов - Сегодня – позавчера
— Так точно! Придётся опять всю ночь бегать и копать, копать и копать. Сна не будет.
— Покой нам только сниться. Ребята, к этому дню мы шли всю жизнь! Родина нас кормила, обувала, одевала, воспитала такими, какие мы есть. Неужели в самый ответственный момент, момент истины, мы не найдём в себе силы ещё чуть-чуть пересилить себя, чтобы подготовиться как следует и защитить Родину, родителей своих, родных своих получше? Что бы убить нелюдей этих побольше? Не пропустить? Не сумеем перебороть себя, не найдём силы — грош нам цена! И матери наши будут не гордиться нами, а разочаруются в нас. Хотите ли вы, чтобы враг проехал по вашей родной улице на танке или мотоцикле? Нет? Тогда убейте его тут, чтоб дальше не прошёл! А чтобы убить немца, надо подпустить его на расстояние уверенного поражения и остаться в живых до этого. Поэтому — копаем и бегаем, потом копаем, копаем, копаем! И всё маскируем, прячемся. Вы должны видеть врага — он вас нет, вы должны попадать в него — он не должен понять — откуда в него выстрелили. Сюрприз надо фашистам заготовить, чтобы удивились. До смерти удивились! Так я думаю. Но, сначала — ужин! Айда жрать, мужики! Впрок надо натрескаться и на завтра запастись — тылы мы на восток отправляем, чтобы не мешались под ногами.
Пожрать — это всегда пожалуйста! Весело гомоня, остатки роты заполнили «Тарасову яму».
Всё таки, хорошо, что я оказался среди энкэвэдэшников! За всё время ни разу — ни паники, ни трусости, ни сомнения. Герои! В штыковую на немца — как на празднике Масленицы в стенку кулачного боя — морды горят, глаза блестят, зубы скалят! Перед танком никто не вскочил, не побежал! Ждали, кидали гранаты, бутылки. При ранении орали, но не скулили, не причитали. Моральное состояние батальона — боевое, несмотря на потери. Как там в американских пособиях: «при потерях за один бой больше 10 % личного состава подразделение теряет боеспособность», а у нас от роты осталось 20 % — нормально. Приуныли, конечно, но о бегстве никто и не помышляет. Я им сообщил, что тылы уходят, и всяк боец тут же понял, что это пушистый зверёк песец подкрался, что завтра — «наш последний и решительный бой», но вон, зубоскалят, гуляш наворачивая. Орлы! Чудо-богатыри!
А в моё время о них писали лишь как о заградотрядах, палачах. Забыли? Или это умышленный обман такой? Тогда — это предательство. Да, так оно и есть — предательство! Из страха, ненависти, зависти, от осознания собственной ничтожности. Смогут ли эти «тролли» интернетовские или политики наши крикливые с их лощёными мордами вот так, просто, под танком не обосраться, в рукопашной от блестящего штыка увернуться, раздробить прикладом врагу морду, стирать с лица кровь и мозги друзей? А потом есть ужин и со смехом рассказывать самые страшные моменты минувшего боя? Не смогут? Не смогут. Сами ничтожества, других опускают до своего уровня, вываливая в грязи, оскорбляя.
Мой знакомый был в Чечне. Водилой. Не воевал. По нему не стреляли даже ни разу. А на железную дорогу мы устраивались вместе. Чтобы на железку попасть — комиссию надо пройти, как в космос отбор. Как «чеченца» его погнали к психиатру. Он комиссию не прошёл — устроил скандал — его завалили. А скандалить он стал из-за вопроса психиатра: «Можете ли вы пожертвовать жизнью?» Он спросил: «Смотря за что. За близких, за Родину — запросто — я это и делал в Чечне». А в карточке ему записали: «Склонен к суициду». Не взяли на работу — потому что псих. Понятно — не патриот, а псих! Родину обсирать и торговать ею оптом и в розницу — это признано искусством, а защищать её — психическим отклонением. Как же так за полвека вывернуло мой народ наизнанку? Почему?
Хотя, я-то не такой, почему-то. Даже над изделиями нашего автопрома не смеялся никогда. А проработав на заводе (не автомобильном, другом) узнал изнанку производства, понял, почему у нас «десятку» 20 лет не ставили на конвейер, почему производили только дешёвки, «классику», а не автомобили.
Теперь осталось понять, как вместо интеллектуальной элиты у руля оказались отбросы человеческого вида? Я слишком со многими «директорами», «менеджерами», «начальниками» общался, и не только по работе, но и «неформально», «по-душам» — составили они о себе впечатление. Впечатление такое же, какое остаётся, когда наступишь в дерьмо. Даже отмоешь ботинок, а запах мерещиться, тьфу, гадость!
И за всю прошлую жизнь ни одного Степанова-старшего, никого, похожего на Ё-комбата. Куда они делись? Не вымерли же, как динозавры? Погибли все на войне? Да ну, на хрен! Всех не перебьёшь! В среднем звене управления подобных Степанову-младшему (заматереет, с отцом сравняется) — большинство, а вот выше поднимается только то, что никогда не тонет. Когда это наша страна стала той рекой, по поверхности которой плавали не величественные корабли, а только дерьмо? Даже полковник КГБ, ставший президентом, оказался им же, как оказалось. А народ так на него надеялся, чуть не молился! Видимо, не верили, что зараза эта проникла и в ФСБ-КГБ-НКВД. Везде она, гнилостная плесень, проникла.
Что-то я размечтался не в тему! С Божьей помощью я сейчас не в том проклятом мире, а здесь. И здесь всё конкретно — тут свои — там враг. Свои — надёжные, «реальные», «настоящие» пацаны. Враг? Настоящий враг, не срывающий личины, бьющий, получающий в ответ, держащий удар, честный враг. Я убиваю их — они меня. Это лучше, чем подленькое отравление, удавливание, извращение и зомбирование. Кто в моём времени враг? Кого бить? Кто убивает Россию? Не видать. Скрывают облик свой враги, «переводят стрелки» то на янкесов, то на жидов, то на наших же говнюков-предателей. Врага не видно, как — будто и нет его. Многие так и думают, а льющиеся на нас беды считают нашей же оплошностью. Всё плохо, потому, что это мы плохие. Так-то.
А! Хрен с ними со всеми! Я здесь и сейчас. Тут мои ребята, что в рот мне заглядывают, ждут чуда, там Ё-комбат, фундаментальный мужик, а там — ВРАГ! Всё просто. Пойду к комбату. «Перетрём» дела наши скорбные.
На рассвете меня растолкали. Оказалось, я уснул, сидя в окопе, уткнувшись каской в стену окопа. Блин! Лучше б лёг. И бронник снял. Всё тело затекло, болело. А, да, я же не собирался спать. Вот и трубка валяется — я присел покурить. Так и уснул.
— Едва нашли тебя, старшина. Семёнов с ребятами вернулись.
— Что-то я всё прозевал. Как сходили?
— Нормально. Все вернулись. Несколько танков дожгли. Немец на это сильно осерчал — минами долбил и долбил.
Это тоже была моя идея. Я постоянно помнил о прочитанном однажды опусе в Интернете о феноменальной эффективности работы гитлеровских ремонтников. И, хотя мы пока не видели ни одной попытки отремонтировать или утащить с поля боя танк, поделился своей озабоченностью с Шилом. Он собирался на «охоту» на вчерашнее поле боя, обещал «перевести» подбитые танки из категории ремонтнопригодных в утиль.
