Темные числа - Зенкель Маттиас

– Но прежде чем мы продолжим путешествие во времени, я хочу обратить ваше внимание еще на одну невидимую деталь. Вот здесь, в выдвижном ящике пульта управления. Это два молотка: один для обработки камня, второй резиновый, – рассказывает Птушков. Уже несколько недель он бережет силы и не поднимает тяжелые инструменты. – Зачем нужны эти молотки?

Когда переводчица повторяет этот риторический вопрос (или что она последнее сказала?), Птушков выдерживает многозначительную паузу и продолжает:

– Я вас уверяю, герб СССР здесь ни при чем. История компьютерной техники связана с ударами молотком. Каким образом? Во-первых, борьба с отработанным теплом. Шесть тысяч вакуумных ламп нашей мини-ЭВМ вмиг создавали адское пекло. Во время испытаний в лаборатории жара стояла, как в натопленной бане. Поставить кондиционер или вентилятор – в послевоенные годы об этом и мечтать было нечего. Но, как я уже говорил, Сергей Алексеевич Лебедев мог решить любую проблему! Он распорядился проломить потолок между этажами, и в ход пошли молотки гораздо большего размера. С того дня отработанное тепло беспрепятственно уходило вверх, а оттуда через форточки – наружу.

Пока переводчица говорит, а взгляды экскурсантов устремлены вверх, Птушков вытирает пот над губой.

– Во-вторых, профилактический ремонт. В прошлом веке было принято время от времени стучать по техническим приборам. Знаю, сегодня это трудно понять. В приборах есть хрупкие детали, и уже только по этой причине такое обращение кажется вредным. Ничего подобного! Хоть ламповый радиоприемник, хоть ЭВМ: один хороший удар по корпусу, и прибор снова начинал работать. Я с детства помню, как по Феофании каждое утро разносились удары молотков. Эти удары, можно сказать, приводили мини-ЭВМ в рабочее настроение. Поскольку перед вами функционально полноценная копия, она тоже выдержала бы парочку ударов молотком. Правда, смотритель бдительно следит за каждым моим движением.

– На то есть причины, Леонид Михайлович, – тут же произносит тот, а переводчица, которая знакома с этой игрой, снисходительно улыбается.

По специальной выставке в подвале Птушков экскурсии не водит. Однако о демонстрируемой там мини-ЭВМ ОМЭМ он мог бы многое рассказать из собственного опыта – как-никак он сам участвовал в разработке опытного образца.

В начале шестидесятых идея сконструировать ЭВМ для каждой советской семьи стала предметом обсуждений. Советский Союз тогда был преисполнен научной и экономической мощи: доктор Демихов занимался трансплантацией голов собакам, а спутник передавал данные из космоса, Гагарин облетел вокруг Земли, а от испытания водородной Царь-бомбы «Иван» задрожали кофейные чашки по всему миру. То, что советские заводы производят межконтинентальные ракеты быстро и легко, как сосиски, звучало вполне правдоподобно – наряду с заявлением, мол, московские врачи скоро избавят человечество от насморка. На Венском саммите Хрущев хвастался и стремительным развитием советской вычислительной техники. Отказавшись от избитого сравнения с сосисками, он сообщил американскому президенту, что скоро в каждой советской квартире появится вычислительная машина. В ответ на скептический взгляд Кеннеди Хрущев пригласил его лично убедиться в этом в следующий плановый период. Кеннеди ответил, что советская экономика, без сомнения, и дальше будет стремительно развиваться, тем труднее ему понять, почему Хрущев, у которого много дел в собственной стране, интересуется таким жалким клочком земли, как Лаос. После этой пикировки на гала-ужине в австрийской прессе появилось словосочетание «народная ЭВМ». А председатель Госплана посчитал уместным учредить хотя бы конструкторское бюро по разработке мини-ЭВМ. Без лишнего шума отозвали часть незадействованных ассистентов с других проектов и поручили заняться созданием отечественной мини-ЭВМ (ОМЭМ).

КБ ОМЭМ вскоре было предано забвению и могло спокойно развиваться в темном конце длинного коридора. Почти в срок разработчики создали опытный образец. Птушков, отвечавший за разработку и оптимизацию программы управления, уже представлял себе, как получит первую серьезную награду. Государственная приемочная комиссия выразила удивление и пришла к единодушному выводу, что о готовности к серийному производству не может быть и речи. ОМЭМ не соответствует ни общему уровню производительности труда, ни целевому плану. При самоокупаемости цена за единицу товара превысит среднегодовой доход рабочего за пять лет. И все равно ЭВМ не сможет даже полностью окупить объем инвестиций из государственного бюджета – к такому выводу пришел председатель комиссии. На осторожное замечание, что двузначную экспоненту на гектографической копии техпаспорта легко могли пропустить, коротко отрезал: очень жаль, но ввиду не терпящих отлагательства задач представляется целесообразным не тратить больше ни копейки на этот проект. А поскольку как раз к этому времени Никита Сергеевич увлекся архитектурными решениями для стандартных советских квартир, на том дело и застопорилось. КБ ОМЭМ немедленно распустили, персонал разбросали по стране, стремясь способствовать прогрессу, а опытный образец перевезли во Дворец пионеров на Ленинских горах.

Когда директор Дворца пионеров вдоволь нафотографировалась с ОМЭМ, мини-ЭВМ преимущественно служила учебным пособием на новых курсах для программистов; потом бойким пионерам разрешили в учебных целях разбирать ее на детали и снова собирать. Когда ОМЭМ решили сдать на металлолом, руководитель курсов Кулибин спас детали у себя в подвале. Там он с сыном построил автоматическую модель железной дороги. Все стрелки, сигналы, семафоры, дневные и ночные огни этой миниатюрной дороги управлялись ОМЭМ.

Опытный образец предоставили в долгосрочное пользование внуки Кулибина, об этом сообщает неприметная табличка – Птушков только сейчас ее увидел, хотя уже не один обеденный перерыв провел рядом с ОМЭМ. Вычислительная машина ненамного больше двойной гробницы. Для запуска и работы достаточно одного человека. Ввод данных осуществляется через устройство считывания перфокарт, скорость считывания составляет четыреста пятьдесят карт в минуту. Для вывода данных используется настольный телевизор «Заря-3». Пищащие звуки электронно-лучевых трубок колеблются в пределах верхней границы слышимости, что может вызвать острый кризис у экскурсантов, страдающих мигренью, а здоровых поклонников исторической техники повергает в состояние эйфории. От лакировки корпуса, впрочем, не в восторге даже добровольцы-экскурсоводы.

– Наш главный конструктор тогда назвал это чем-то средним между цветом заживающей раны и разваренного гороха. А ему виднее, – рассказывает Птушков женщине лет семидесяти, которая в эти выходные показывает экскурсантам ОМЭМ.

– Это точно, – вздыхает дама, в прошлом инженер-электротехник.

Она проворно вставляет в считывающее устройство стопку перфокарт. У Птушкова перерыв подходит к концу. Он прощается и говорит, что общение со специалистом придало ему сил. Однако, приветствуя следующую группу, он чувствует, что забыл закапать средство для глаз.

Птушков дает группе время как следует рассмотреть компьютер со всех сторон. Пятидесятые годы ни с чем не спутаешь: «Сетунь» напоминает массивную «стенку» со стеклянными дверцами. За стеклами рядами стоят переключательные элементы, будто декоративная посуда. Благодаря компактному исполнению «Сетунь» могла бы поместиться в типовую квартиру тех лет, пусть даже корпус из листовой стали с вентиляционными отверстиями выглядит не по-домашнему. Серебристая консоль наводит посетителей на ошибочную мысль, что перед ними старая модель синтезатора; сбивают с толку в первую очередь небольшой клавишный переключатель и коммутаторный пульт с кабелем многократного поля.

– Нет, – говорит Птушков, – «Сетунь» не синтезатор и не звукорежиссерский пульт. Дело, дамы и господа, в следующем: внешне она никак не выделяется. В чем же ее особенность?

У Птушкова уже достаточно опыта, чтобы не сбиться с мысли, приняв слова переводчика за ответ. Широко разведя руки, Птушков провозглашает: